Песнь шаира или хроники Ахдада

— Друг мой, — воскликнул сосед, — клянусь твоей жизнью, сегодня ты потеряешь меня и в жизни меня не увидишь!

— Как это? — сказать, что я пребывал в недоумении, значит не сказать ничего.

Сосед между тем отвечал:

— Сегодня станут хоронить мою жену, и меня похоронят вместе с ней в могиле. В нашей стране есть такой обычай: если умирает женщина, её мужа хоронят с ней заживо, а если умирает мужчина, с ним хоронят заживо его жену, дабы ни один из них не наслаждался жизнью после своего супруга.

— Клянусь Аллахом, — воскликнул я, — это очень скверный обычай, и никто не может его вынести!

— Так есть. Не далее, как прошлой весной, со смертью мужа, подобным образом ушла от нас наша дочь — прекрасная Зарима. Кто теперь любуется прекрасным станом нашей дочери, подобным букве алиф, кто теперь любуется прекрасными глазами нашей Заримы, подобным глазам серны, кто теперь любуется родинкой, подобной кружку амбры над верхней губой!

Мы еще вели этот разговор, как вдруг пришло большое количество жителей города, и они стали утешать моего друга в потере жены и его собственной жизни, после чего принялись обряжать мёртвую, следуя своему обычаю.

С собой они принесли ящик и, положив в нее женщину, понесли ее, (а её муж был с ними).

Процессия покинула город, и пришла в некую местность возле горы, у моря. За городом мы подошли к одному месту и подняли большой камень. Под камнем обнаружилась каменная крышка, вроде закраины колодца. Затем присутствующие бросили женщину в отверстие, оказавшиеся ни чем иным, как большим колодцем под горой. Затем присутствующие подвели её мужа, и, привязав несчастному под грудь верёвку из пальмового лыка, спустили его в этот колодец. Затем туда же были спущены объемный кувшин с пресной водой и семь хлебных лепёшек.

Когда все свершилось, мой сосед отвязал от себя верёвку, которую не замедлили вытащить. Затем отверстие было закрыто тем же большим камнем, как прежде. И все ушли своей дорогой, оставив моего друга подле его жены в колодце.

35 Продолжение рассказа шестого узника,

которое странным образом переплетается с окончанием рассказа второго узника

— Не подскажите ли, любезные, где живет Халифа-рыбак?

— Рыбак? Не знаю я никакого рыбака!

— Рыбак? Здесь, насколько я знаю, живет Джудар-рыбак, а Халифа…

— Нет, во имя Аллаха, ты не прав! Джудар-рыбак живет на восточной улице, а эта — западная и здесь живет Халифа!

— Ты знаешь Халифу-рыбака?

— Конечно! И это так же верно, как то, что все в этом мире свершается по велению и милостью Аллаха. Мне ли не знать Халифу-рыбака! Вот слушай, что расскажу. Вижу я — ты человек нездешний, войдем же в тень и согнем колени, ибо история эта не коротка, но — клянусь Аллахом — достойна она быть написана на лучшем пергаменте золотыми чернилами. Так вот — отцы наши — мой и Халифы были дружны. А дружны они были, как река и рыба, птица и воздух, верблюд и колючка, то есть, жить не могли друг без друга…

— Что ты рассказываешь. Твой отец дружил с отцом Джудара-рыбака! И историей своей ты всех уже замучил!

— Джудар, Халифа, какая разница! Не перебивай! Видишь — человеку интересно!

— Я это… вспомнил… у меня дела. Идти надо… бежать. Мир с вами, добрые люди.

— И с тобой мир, незнакомец.

— Так вот, я и говорю — это был Халифа.

— Нет Джудар!

— Халифа!

— Джудар!

Тени, тени еще не появились вновь, слепой Манаф еще не прокричал призыв к фаджру — предрассветной молитве, а Абд-ас-Самад, которого внимательные слушатели помнят, как магрибинца, уже был на ногах и искал дом Халифы.

Два раза его обругали, один раз — отнеслись с подозрением, только что — едва спасся из словоохотливых объятий городского сплетника.

Халифа-рыбак, Халифа-мудрый имел дом в конце прохода мастеровых.

И вот он заперся у себя в доме, зажег лампу и принялся рассматривать перстень. Сделан тот был из желтого металла, и Халифа решил, что это — золото. И была сверху на нем печать, а на печати — письмена. Хоть Халифа и не очень понимал, но вещь казалась дорогой.

Подумав, Халифа-мудрый сказал сам себе: «О, Халифа, все люди знают, что ты — бедный человек, рыбак, а теперь у тебя завелся золотой перстень. Когда-нибудь ты не сдержишься и расскажешь о нем. И историю эту непременно услышит султан Шамс ад-Дин Мухаммад. И он придет к тебе и скажет: „Покажи мне перстень!“

А ты скажешь ему:

„О, повелитель, я человек бедный, и кто тебе сказал, что у меня есть перстень, который стоит две тысячи динаров и на котором имеется печать с письменами — налгал на меня. Ни со мной, ни у меня ничего такого нет“.

А султан не поверит, передаст тебя вали и скажет ему:

„Обнажи его от одежды и мучай побоями, и заставь его сознаться“».

При последних словах, Халифе стало так страшно, что он забился в самый дальний угол дома и накрылся одеялом.

И здесь Халифе-мудрому пришло в голову спасительное решение.

«Вот то, что освободит меня из ловушки: я сейчас встану и буду пытать себя бичом, чтобы закалиться против побоев».