Песнь теней

Элизабет. Волоски на моих руках встали дыбом.

– Как вы узнали?..

Но женщина уже скрылась, затворив за собой двери. Сверкающая непрерывная белая линия шла вдоль террасы, мерцая в лунном свете. Я с трудом сглотнула, переступила через соль и вышла в темноту.

Лабиринт

Я была не одна.

Гости гуляли и снаружи, собираясь в группы возле фонарей, установленных в саду на равном расстоянии друг от друга. Несколько мужчин курили трубки, а сопровождавшие их женщины отмахивались от голубоватой дымки, клубившейся вокруг лиц, и жались друг к другу, чтобы согреться. Днем в Вене бывало уже тепло, но по ночам холод жадно кусал любой кусочек неприкрытой плоти, как злобный ледяной дух. Студеный воздух приятно холодил мои разгоряченные щеки, но я пожалела, что не захватила с собой плащ.

Я спустилась с террасы в сад, но и там услышала чью-то беседу, низкий смех и мягкое бормотание, преследовавшее меня как устойчивое и неизбежное жужжание мух. Я с трудом подавила в себе желание заткнуть уши.

– Вы слышали о несчастном старом Карле Ротбарте? – произнесла одна женщина.

– Нет! – воскликнул какой-то мужчина. – Расскажите!

– Умер, – ответила женщина. – Его нашли в мастерской, посиневшие губы с холодной…

Их голоса стихли вдали. Я уходила все дальше и дальше в сад, в его мрачное убежище, в поисках входа в живой лабиринт. Собственное молчание я выносить не могла, но хотела, чтобы все голоса этого мира стихли вокруг меня. Уединение и одиночество – не одно и то же, и я искала именно уединения.

Наконец, я оказалась возле живой изгороди. Здесь, вдали от теплых световых кругов фонарей и ламп ветки и листья были покрыты по краям серебристым кружевом теней и сияющих звезд. Вход обрамляли два больших дерева, их голые ветви предвкушали появление молодой листвы. В темноте они были похожи не на садовых постовых, обозначающих вход в лабиринт, а скорее на двух безмолвных стражей, охраняющих вход в подземный мир. Дальше, за аркой, в тени извивались и корчились гибкие ветки ежевики и винограда, одновременно и маня, и отпугивая.

Но мне страшно не было. Живая изгородь пахла как лес за нашей гостиницей, источала глубокий аромат цветения и гниения, в котором переплетались жизнь и смерть. Знакомый аромат. Приятный аромат. Аромат дома. Сняв маску, я пересекла порог, позволив мраку поглотить меня целиком.

Над тропинками не горели ни фонари, ни свечи, а сквозь густые заросли ежевики не проникал свет ни звезд, ни луны. Но я уверенно ступала по земле, и каждая клеточка моего тела пульсировала в унисон с окружающей меня природой. В отличие от изгороди во дворце Шёнбрунн, ухоженной, рукотворной конструкции, этот лабиринт дышал. Природа врывалась, минуя преграды, превращая подстриженные, опрятные, культурные коридоры в извилистый клубок тоннелей и путей, сорняков и диких цветов. Тропинки становились нечеткими, корни непослушными, ветки необузданными. Где-то глубоко в лабиринте я услышала хихиканье и вздохи спрятавшихся от посторонних взглядов любовников. Я начала смотреть себе под ноги, чтобы случайно не наступить на воркующую парочку, но когда по прошествии времени никого так и не встретила, то позволила своему сознанию впасть в медитативное состояние. Я бродила по спиралям живой изгороди, исследуя поворот за поворотом, и впервые за долгое время ощущала на душе покой.

Где-то в сердце лабиринта заиграла скрипка.

Что-то дремавшее в глубине меня начало пробуждаться от глубокого морока. Каждая частичка моего тела раскрывалась и поворачивалась навстречу звуку, мое зрение стало ясным, а слух острым. Тонкий, высокий плач скрипки казался очень далеким, однако ноты были чистыми, как капли росы, и звук словно окружал меня со всех сторон: с севера, юга, востока и запада. Сверху, снизу и сзади.

– Йозеф? – позвала я.

Я не видела брата с тех пор, как он затерялся в толпе. На танцевальной площадке его не было, как и ни в одной из других комнат, которые я обошла в поисках выхода из особняка. Я предположила, что он чувствовал себя на балу так же неуютно, как и я, и убежал в какое-нибудь спокойное и безопасное место. Живая изгородь дарила ощущение ожидания, напомнившее мне о Роще гоблинов, о промежуточном состоянии, о давно позабытых священных местах этого мира.

Внезапный порыв ветра пошевелил ветки вокруг меня, из-за чего волосы на затылке встали дыбом. Ночь стала еще холоднее и, чтобы согреться, я обхватила себя руками. В воздухе повис странный металлический привкус, как перед грозой, а ветер, который пронизывал мой хрупкий наряд, был острым и горьким. Мертвые листья стремительно проносились мимо, словно крысы, скользящие вдоль стен, облака скрыли лик луны, и темнота сделалась еще гуще, еще плотнее.

Я напомнила себе, что я в лабиринте не одна, что где-то за кустами находилась пара любовников, наслаждавшаяся солено-потными ласками.

Я продолжала двигаться вперед, и голос скрипки постепенно менялся. Он стал глубже, плотнее и наполнился эмоциями и чувством. Это играл не мой брат. Легкость, прозрачность, воздушность, характеризующая его игру, отсутствовала. Это был другой музыкант.