Песнь тунгуса

Был хмурый день. Вода казалась серой. И Черный уловил Запахи Берега. Пахло Землей, ее Деревьями. Черный встал, пошатываясь, на задние лапы и так стоял, тянул воздух черным носом. Больше ждать было нечего, и он опустился и тут же окунулся в холодную серую Воду и поплыл.

Плыть ему пришлось не близко. Но Черный держал направление по Запахам Берега, и эти Запахи усиливались и звали к себе.

И наконец, он увидел темную полосу Берега, дальше вставали Горы, зеленела Тайга. Черный плыл из последних сил, рыл Воду лапами. Темная полоска ширилась, Горы вырастали.

Черный зацепил камни, попытался встать на валуне, но тут же оскользнулся и погрузился в Воду с башкой, вынырнул, мотая башкой, рыкая, и поплыл дальше. И вот его лапы почувствовали твердую опору, и Черный встал.

Он стоял в воде, не в силах сдвинуться с места, кашлял, мотал башкой. В этом поединке с Морем он одолел.

Наконец Черный сделал шаг, другой.

Шатаясь, он вышел на Сушу и тут же рухнул. Земля, это была холодная, твердая Земля.

Так Черный лежал, приходя в себя и вбирая носом земляные Запахи.

Где-то поблизости послышался голос:

— Куведрююю! Куведрююю!

Черный с трудом приоткрыл глаза и увидел на камнях неподалеку дымчато-серую с пестринами Птицу с длинным изогнутым кверху клювом и желтыми ногами. Она ходила и что-то искала на Земле.

— Куведрююю! Куведрююю!

Черный прикрыл глаза. У него не было ни капли сил, он не мог двинуть и лапой, — только веками. Смотреть да еще втягивать носом воздух.

— Куведрююю! Куведрююю!

И вдруг послышалось знакомое: «Кро! Кро!» Это говорил Ворон. Он быстро появляется, если где-то на берегу лежит недвижно Зверь или Рыба. «Кро! Кро!» Ворон кружил. Черный лежал, не открывая глаз. Вскоре он различил Запах Железа и Запахи Поперечноглазых, не самих, но те, которые они иногда оставляют. Черный снова открыл глаза. Той Птицы уже видно не было, она ходила у воды где-то рядом. Ворон все кружил, перья в его крыльях поскрипывали.

Внезапно в воздухе стало нарастать напряжение. Черный повел ушками. Уже слышалось движение. И это было движение Железа. Земля тихо стучала под Черным, словно у нее вдруг забились много сердец. «Тук-тук-тук-тук!» Черный прислушивался. Откуда-то надвигалось это Железо Многих Сердец. Черный хотел приподняться — и не мог. Он лишь лежал и слушал. Да втягивал носом воздух. «Тук! Тук! Тук! Тук!»

И Железо Многих Сердец уже грохотало всеми своими Сердцами поблизости.

Черный смотрел прямо перед собой, но не видел ничего, кроме камней.

Казалось, что Земля сейчас взорвется под ним, треснет и расколется, как великая Льдина, и посыплются эти гремящие Сердца.

Но вдруг движение замедлилось, биение унялось, а потом и вовсе прекратилось. Железо Многих Сердец испустило дух.

И тут Черный услышал голоса. Это были не голоса Птиц или Зверей. Эти звуки издавали Поперечноглазые.

Вскоре Черный услышал скрежет камней, шаги, звяканье. И на него нанесло запахом Поперечноглазых, — враждебный дух!

Черный почувствовал ком ворчания в горле. Птица, ходившая рядом, взлетела и умчалась прочь.

— Ни хера себе! Ну и дела!

— А он живой?

— Живой, вона ухи прижаты!

— И зырит! Бляха-муха! Мать моя женщина!

— Хы-хы-хы!.. Как в телевизоре. Обосраться и не жить!

— Чё-о? Чё будем делать?!

— Кинь камешек!

— Опа!.. Жив, вздрогнула шуба.

— Чур, мне шкура!

— А мне желчь! Батька давно болеет.

— Желчь у тебя сразу китаезы купят. Так что пополам.

— А шкуру? Тоже пополам рвать?

— Ну чё-о?.. Чё?

— Ружьишко б. А в этот раз и не взял.

— Ладно, это, давайте, хорош, а то, кто его знат, появится с моря кто.

— Э, мужики, да хватит. Пусть лежит. Вишь, он замотался плавамши.

— Чё? Мне батю лечить? Нада? Ты мне батю вылечишь?

— Давай, обходи, хорош базарить, обосраться и не жить.

— Ну, кто первым ударит?

— Чем? Ломом? Киркой? Кувалдой?

— Дай я — ломом.

И тогда Черный поднялся. Он стоял, пошатываясь, и смотрел на Поперечноглазых. Их было несколько, двуногих, в ярких оранжевых шкурах. Как Черный встал, они тут же отпрянули, испустив Запахи страха, ужаса животов своих.

— Здоров, тварь! В падлу!

— Обосраться и не жить! Давай обходи!

И они начали окружать Черного.

Черный поворачивал мокрую всклокоченную башку. Поперечноглазые еще никогда не смели к нему так близко подходить. А эти — подходили в своих вонючих шкурах, блестя лихорадочно испуганными глазами. Только один Поперечноглазый стоял поодаль и смотрел.

— Не ссать! Бить сразу! Со всех сторон!

И вдруг один выскочил вперед и, гикнув, ударил Черного в бок. Железо обожгло, захлюпало, как будто тут же расплавилось. Но это вскипела из раны медвежья кровь, так и не застывшая за долгое плавание в ледяном свирепом Море. Глухой рык исторгся наружу, Черный дернулся к тому Поперечноглазому, но тут же с другой стороны на его ребра обрушился новый удар, да такой сильный, что кость затрещала. В башку Черному полетел камень. Черный оскалился. Новый камень заскрежетал по клыкам, с хрустом посыпались зубы. «Рры-рррахх! Ыхх-ххраа!»

— Бей!

— Йях! На!

— На, сука!

— Бей!

— На!.. Сзади заходи! В падлу!

— Аа!.. Вот!.. Мм! Уу!