Песнь тунгуса

— …Гуляй-Поле! — приходит ей на помощь Юрченков, вообще-то полный мой единомышленник, но ради красного словца перед молодой женщиной готовый похерить это.

Прасолов смотрит на него и кивает с улыбкой.

— Заповедник впитает все лучшее от предшественников, — спокойно отвечаю.

— Или все худшее, — говорит Прасолов. — К нам уже едет ревизор. Представитель Главохоты. Депеши Дмитриева достигли цели. И вполне возможно, что скоро у нас будет действительно новый заповедник с новым директором Дмитриевым.

— А вот ходили слухи о каком-то талмуде, гроссбухе, книге грехов и грешков на всех, — подхватывает Люба. — И вчера сшиблись Тамара Могилевцева с Маргариткой Сыровой. Тамара говорит, что уже два раза приходит, а библиотека закрыта, хотя время рабочее. Та ей в ответ: а медпункт? Когда у дочки понос был, она прибегала: заперто! А может, дочка отравилась? Ох, ну как обычно, шум, мама моя, аж стекла звенят. И тут Маргаритка грозит, мол, погоди, придет скоро время, раскроются другие книги — досье! Там каждый запротоколирован.

— Ого, — отвечаю, — звучит грозно, эсхатологично. Что в устах книжной-то женщины гармонично.

— Ты думаешь, Маргаритка читает что-нибудь, кроме формуляров своих? Или ее подруга Славникова читает? — спрашивает Люба.

Ей не по нраву ни та ни другая. И сейчас она выведет их на чистую воду. И Люба с азартом приступает:

— Они как сойдутся да как начнут трындеть и судачить, что ой, мамочки! Мне из окна конторы видно: и час стоят, и два. И ля-ля-ля, ля-ля-ля. Тут к ним Портнова присоединится. И они давай на троих трындеж разводить. А у Портновой через двор не пролезть из-за грязи. Дети бегают, как беженцы с Поволжья. И дочек как она одевает? А младшая еще на личико очень страшненькая. Так вот хотя бы Маргаритка ее поучила прекрасному, книжку какую всучила. Нет! Только вот стоят, как три грации, и ля-ля-ля. А Славникова мне сама признавалась, что последнюю книгу прочитала два года назад, что-то про препарирование, по работе-то надо. Ну так у нее теплица — как павильон на ВДНХ. У нее, конечно, рука легкая, и все хорошо растет. Да у Маргаритки два огорода. И как пойдет ягода, они ведрами черпают. Черемшу пудами рвут. А там грибы. Все это сушится, консервируется, закручивается в банки, варится, маринуется, как на консервном заводе! И потом забивается в подполье и интенсивно поедается все подчистую, поедается… Ну где ж время на книги? Только вот разговор затеять часа на три-четыре…

Все смеялись, Катя — до слез. Мне сначала хотелось прервать Любу, урезонить, но — сам заслушался. Люба человек эмоциональный.

— Компромат, интриги, поджоги, — кто скажет, что мы обитаем на отшибе, да? — подает голос Юрченков.

— Что ж, все эти разнонаправленные силы свидетельствуют о том, что система жива. Правда, печальная истина в том, что векторы и Дмитриева и нынешней администрации совпадают в главном: оба они устремлены к идее антропоцентризма как основополагающей идее заповедного дела, — решаю я вернуть разговор в серьезное русло.

— А на каком ките будет ваш заповедник? — спрашивает Катя.

— Это кит, пойманный Семеновым Тянь-Шанским, Кайгородовым, Кожевниковым в начале века. Песнь этого кита проста как мычание: биоцентризм. У первобытной природы есть право быть. Язык не врет. Сначала она была, потом появились мы. То есть человек здесь все-таки гость.

— И престранный, да? — поддакивает Юрченков.

— Ну, биоцентризм… Как-то это скучно, — говорит Катя и для убедительности печально вытягивает губы.

— Ладно, — говорю, — можно и повеселее завернуть. Есть вещи, которые нельзя включать в хозяйственно-преобразовательные планы. Например, Байкал. Тут подмога от Иммануила Канта, сказавшего, что наиболее красиво то, что бесполезно. Весь Байкал должен стать бесполезным, вот и все. И первой территорией бесполезного будет наш заповедник. Никакой выгоды, — таков наш лозунг. Что важнее, дикая природа или истина? Наш ответ: дикая природа. Лучше белое пятно в познании, чем в природе, говорил кто-то из биологов. Советских, между прочим. Хотите белое пятно вместо Байкала? Вы его получите. А точнее, белое пятно, наполненное жижей вашей выгоды.

— Фу! — смешно поморщилась Катя. — Это уже интереснее!

— Но не сказать, чтоб убедительнее, — замечает Прасолов. — Вряд ли кого увлечет пассаж про бесполезность.

— Священно-бесполезный, — предлагает свой вариант Юрченков, вздергивая и без того вздернутый нос.

Я смотрю на него с восхищением.

— О, это в точку, Ген! Гениально.

— Такое у меня имя, — отвечает Юрченков.

— Нет, действительно. Тут намек и на всем известную песню, и на Лао Цзы.

Юрченков вскидывает брови.

— Вот как? Но этого товарища я не читал.

— У него есть целая глава о бесполезном. Коротко говоря: откажитесь от умения и выгоды и будьте как некрашеный холст.

— А я вам напоминаю мудрость нашей ленинградки, — сказала Люба.

Все смотрят на нее.

— Забыли? — спрашивает она, обводя всех насмешливым взглядом.