Песнь волчьей крови

— Тот факт, что эта девушка является единственной представительницей рода Рэд — еще не доказан, не смотря на слово чести, данное Рудольфом Греем, — произнес представитель рода Елоу, явно возмущенный своим поражением. — Представители родов должны лицезреть обращение девы в волка алого цвета в ближайшее полнолуние, дабы узреть факт того, что волчица моего рода действительно пыталась умертвить единственную представительницу усохшего доселе рода Рэд. Если цвет этой волчицы подтвердит её принадлежность к усохшему роду Рэд, этот род будет считаться ожившим и Залина, дочь Якоба Елоу, будет казнена по законам стаи, а красная волчица займет своё место на троне, как и Рудольф Грей.

Вот оно! Меня здесь и сейчас попытаются привязать к стулу, чтобы я провела на нем каждый день грядущего тысячелетия, отмеренного мне свыше. Печальная судьба и я до последнего не хотела верить в то, что она мне уготована.

— Я намерен требовать у представителей родов открепление меня и моей волчицы от занятия престолов в городе Всех Знамен.

— Ты не смеешь этого требовать, щенок! — сорвался на грубость представитель рода Елоу, чем заметно разочаровал остальных представителей родов.

— Подобные высказывания Вас не красят, мой друг, — заметил представитель, сидящий под знаменем белого волка. — Представители всех родов должны уважать друг друга — на этом зиждется наша власть.

— В том, что я назвал его щенком, нет оскорбления, потому как разница между нами заключена в пяти столетиях. Подобную же просьбу я считаю дерзостью, потому как она нарушает устои, на которых, как было прежде замечено, зиждется наша власть. Под сводами города Всех Знамен должен находится каждый представитель своего рода, дабы представлять его интересы. Либо волк занимает свое место в цепи власти, либо отрекается от трона и становится вне законов родов, и стаи, обрекая своих потомков на травлю со стороны родов, связанных нерушимым союзом. Рудольф Грей, являясь единственным представителем рода Грей, пять десятков лет находился вне этих чертогов лишь потому, что импринтинг является непреложным и самым важным законом стаи. Но сейчас, закрепив свой импринтинг не просто с волчицей, но с единственной представительницей рода Рэд, он жаждет оставить оба трона пустующими.

— Я имею право просить этого, так как не являюсь старейшим представителем своего рода, но являюсь единственным, как и моя волчица, — заметил Рудольф. — Для того чтобы не раздувать пламя из тлеющих углей, я предлагаю голосование. Прошу поднять персты тех, кто хочет поддержать сторону родов Грей и Рэд.

Моё сердце замерло — фактически, от голосования посторонних мне людей, сейчас зависела моя судьба. Первым поднял указательный палец, на котором красовался перстень-печать, Рудольф. Я чуть не заплакала, когда больше не увидела ни одного перста в нашу поддержку, как вдруг свой перст подняла женщина, восседающая под знаменем зеленого волка. Вслед за ней поднял свой перст и коричневый волк. Три на три — белый, синий и желтый волки проголосовали против.

— Голосование сорвано по причине отсутствия согласия сторон, — довольно заявил представитель рода Елоу.

— Не согласен, — холодно парировал Рудольф. — Не учтен голос представителя рода Рэд.

— Девушка всё еще не является полноценным полуоборотнем, — заметил синий волк.

— Потому мы повторно проголосуем в её первое полнолуние, — спокойно парировал Рудольф. — Чтобы учесть голос каждого представителя рода.

— Тогда почему голосование состоялось сейчас? — с явным непониманием поинтересовался белый волк.

— Чтобы дать представителям родов, проголосовавшим против двух сильнейших волчьих родов во всей волчьей истории, шанс изменить столь важное, решающее для их стай и родов мнение, — холодно пояснил Рудольф, после чего властно встал со своего трона.

47. Великая цена

— А вдруг они и вправду передумают? — паниковала я. — Вдруг, вместо того, чтобы нас поддержать, они решат проголосовать против нас.

Рудольф испарился в неизвестном направлении, и сейчас я шагала в свои покои, следуя за Раймондом и Олуэн.

— Рудольф знает, что делает, — словно сжавшись изнутри, произнесла Олуэн, и я поняла, что сейчас её волнует не свобода её единственного сына или невестки, которой, по факту, являюсь я, а жизнь той, которую она пятьдесят лет считала своей дочерью, и которая только что пыталась убить своего названного брата (я не говорю о себе). Обеспокоенность Олуэн этой особой уже начинала меня немного напрягать.

Когда мы втроем оказались в моей спальне, я села на твердый стул и зажмурилась, пока Олуэн медленно подходила к окну.