За оградой, черною оградой,у ступеней красной колоннадыбелый снег внизу,чистый, как в лесу.На снегу, случайный, как прохожий,розовой поземкой запорошен,гордый, как луна,ломкий, как струна, —старый лист — когда-то был газетой,но уже давно забыл про это —чуть привстал, шурша,сделал первый шаг…Он стал на носочки и поднял над снегом плечо,и вот уже края его трепещут, как крылья,и ломкая грудь выгибается вздутым плащом,и в каждой бывшей строчке, в каждой букве — усилье.Ах, что же толкает меня на холодный металл?Он мрачен — ну конечно же, усталость, усталость.Ну, милый, ну правда же, — просто ты очень устал.Но я уже лечу, уже немного осталось…Трое, трое — вечно втроем:бумага, чугун и ветер.В ней — порыв, и сдержанность — в нем,и не виден третий.За оградой, черною оградойБелый снег внизу…Февраль — 23 апреля 1968
Тане
Неведомо как за незримой иголкойструится незримая нить.И мне этой женщины хватит надолго —ах, только б ее сохранить!Ах, только бы легкие пальцы леталинад сумрачным нашим житьем,ах, только б незримые дыры латаливолшебные руки ее.На ниточке этой, как на пуповине,единою кровью дыша,два сердца, скрепленные по сердцевине, —они и зовутся «душа».Когда же дыханье и тело едины,понять не составит труда:мы неразделимы и необходимы,и это — уже навсегда.Не верю в богов, во второе рожденье,ни в скорый и праведный суд.Надежда одна — что в последнем паденьелетящие руки спасут.А если и им не дано дотянутьсяиль силы не хватит в крылах, —спасибо судьбе, что смогла улыбнуться,и жизни — за то, что была.25 апреля 1992
Таня
Солнце в крыши опускается,а я по-прежнему шутю.Наша бочка рассыхается,и вода из ней — тю-тю.Ветер свистнет по-разбойничьи,дверь захлопнется за мной.Знаменитые покойничкилягут в струнку под стеной.Нету брода на Москве-реке —есть замоскворецкий мост.И китайские фонарикиосвещают мой погост.По мосту или по бревнышку —ах, какая ерунда! —мне подмигивает солнышко —«лишь вода была б вода».Сосчитать в перилах палочки —разве это пустяки!..Ну прости меня. Пожалуйста.Ну пожалуйста — прости.22 марта 1966