Песни и пляски смерти имени МПМ

МУСОРГСКИЙ. (Смело показывает пальцем на графин. Дирижер наливает) Третья самая благая. Начинайте репетицию с третьей цифры, тогда всё пойдет, как по маслу. Это я сам придумал! (Смеется)

ДИРИЖЕР. Вам известно, кто я?

МУСОРГСКИЙ. Известно. Я ждал вас. (Шепчет) Но нашей встрече хотели помешать. Я это верно знаю.

ДИРИЖЕР. Вы ждали меня?

МУСОРГСКИЙ. Именно вас. Вы должны мне помочь, голубчик. (Горячо, но тихо) Нужно уничтожить все мои ноты, в которых есть смерть.

ДИРИЖЕР. Как это можно?

МУСОРГСКИЙ. Отчего же нельзя? Взять, всё сжечь, концы в воду. Рассеять прах по водной глади.

ДИРИЖЕР. Но вы не понимаете… не представляете… Сейчас ведь новые технологии, цифра… Как вам объяснить? Сжечь невозможно.

МУСОРГСКИЙ. Отчего вы не хотите помочь? (Хитро) Вы ведь тоже можете       угодить в подобную ловушку.

ДИРИЖЕР. О чем вы говорите! Вы – великий композитор. Гений! В конце концов, это кощунство!

МУСОРГСКИЙ. «Гений» – их слово, но ни черта в моём гении ОНИ не поняли. Стужей от них веяло, ни капли теплоты. Юмора ни грамма! Смели судить и требовать от меня серьезности – с кем? – с Гоголем! Я приостановился, призадумался и не один раз проверил себя: не может быть, чтобы я был кругом не прав. «Сорочинская ярмарка» – не буффонада, как они постановили, а настоящая комическая опера. Тут-то я и убедился в коренном непонимании малоросского комизма членами этой жалкой кучки. Классиками себя возомнили. Но нашлись и добрые люди: вот тебе, Мусорянин, 80 рублей в месяц, чтоб не бедствовал, сиди и сочиняй «Сорочинскую». Да куда там… поздно! Обиделся, скурвился, нервная лихорадка одолела, запил, вышел весь… гений… (Указывает пальцем на рюмку)

(ДИРИЖЕР наливает. Выпивают)

МУСОРГСКИЙ. Но вы… (Грозит пальцем Дирижеру) вы, молодой человек, поверьте мне, уж я-то верно знаю: ни одна, даже самая новаторская мелодия не стоит… Да что зря болтать? Прошу, помогите мне, не обижайте старика.

ДИРИЖЕР. Вообще-то мы с вами почти ровесники, причём я старше вас.

МУСОРГСКИЙ. (Отмахивается) Молодой человек, вы меня слушайте! (Понижая голос) Мне на волю нужно, освободиться.

ДИРИЖЕР. От чего?

МУСОРГСКИЙ. Как бы это выразить… (Смущенно) От вины перед потомками, что ли…

ДИРИЖЕР. Это неблагодарные потомки должны просить у вас прощения!

МУСОРГСКИЙ. (Машет руками) Довольно, бросьте… Я невероятно раздражаюсь, когда приходится объяснять. Я оставил плохое наследство – заставил людей бояться смерти. Да и вообще много чертовщины всякой наклепал… За Гоголем хотел угнаться.

ДИРИЖЕР. Можно подумать, до вас люди смерти не боялись… Покажите мне человека, который не боится помереть.

МУСОРГСКИЙ. Нет, вы не хотите понять. Тогда уж я сам как-нибудь… Нельзя, чтоб это продолжалось. Вредно, очень вредно… (Собирается уходить) Грех на мне… Потому и решился сюда. Тяжелая ноша.

ДИРИЖЕР. Вы заблуждаетесь! Погодите, умоляю. Посидим еще, хоть немного. Расскажите мне, как вы жили… Мне важно знать.

МУСОРГСКИЙ. Совсем это неинтересно. К чему вам? (Смотрит на пустой графин) Да и вино всё вышло. Увольте, пойду я. (Встает)

ДИРИЖЕР. Я закажу ещё. Сейчас, одну минуту…

(Делает знаки Официанту. ОФИЦИАНТ приносит бутылку водки. МУСОРГСКИЙ рассматривает бутылку)

ОФИЦИАНТ. (Дирижеру) Маэстро, разрешите с вами сфоткаться? Моя девушка вас обожает. Сброшу ей сразу.

(Делает селфи с Дирижером. МУСОРГСКИЙ с любопытством наблюдает за незнакомыми ему манипуляциями, жестами просит показать, разглядывает картинку)

МУСОРГСКИЙ. Как ловко: раз – и готово. Ярко, живо!

(ОФИЦИАНТ разливает водку по рюмкам и уходитдовольный. Выпивают)

МУСОРГСКИЙ. С меня тоже портрет сделали. С натуры, как есть, без сословного амплуа, в халате и вышиваночке. Я тогда в Николаевском лазарете пребывал. Быстро мастер управился, дня три-четыре ушло. К сожалению, в оконченном виде полюбоваться не довелось.

ДИРИЖЕР. (Достаёт из папки большую нотную тетрадь с портретом Мусоргского на обложке) Можете полюбоваться сейчас.

МУСОРГСКИЙ. Откуда у вас? На бумаге? Узнаю руку мастера, однако же Илья Ефимович на холсте писал, маслом…

ДИРИЖЕР. Неблагодарные потомки растиражировали, бумаги не пожалели.

МУСОРГСКИЙ. А что у друга моего Репина? Как сложилось?

ДИРИЖЕР. Классик. Памятник недалеко от Кремля поставили.