Песни Кавриса

— Куда там! Сидит на заборе как привязанная. И серый воробей зимой помалкивает, забившись под застреху. А чуть пригреет солнышко — выглянет и расчирикается на весь свет: «Жив! жив! жив!»

— Ты тоже, как воробей, ждал солнышка!

— Да, эта зима показалась мне самой холодной. И всякие другие неприятности, сама знаешь! Чуть из школы не вылетел…

— И все-таки ты выдержал! Семилетку окончил с самыми лучшими отметками.

— Если бы мне тогда не помогли, помнишь… Между прочим, и ты мне помогла и ребята. Ты для меня как сестренка. Мне весело, когда ты рядом, хочется петь и петь без конца!

Тонка подняла свои длинные ресницы. От ее теплого взгляда, казалось, быстрые ручейки потекли еще быстрей. От такого взгляда и зима убегала без оглядки в страхе за свои снежные шубы, которые могут растаять от Тонкиных горячих глаз.

Каврис вспомнил, как в самый разгар зимы заболела Тонка. Девочку положили в больницу, и он ходил ее навещать. Тонка сидела на деревянном диване, бледненькая, худенькая. Даже длинные ресницы ее стали как будто короче. На ней был большой и некрасивый больничный халат. У Кавриса сердце сжалось от жалости: «Ну что ты так раскисла? Скоро зима кончится, цветы зацветут!» — «Цветы… — протянула Тонка. — Ты — синий колокольчик, а я — прошлогодний цветок ромашки. Этот белый цветок уже не играет со своими лепестками». — «Ты совсем не похожа на такую ромашку. Ты похожа на ту, о которой я сочинил стихи:

Ромашка,
Белый цветок,
Белее белого снега
Твоя плоская чашечка —
Ни одна соринка не посмеет к ней пристать,
Ни одна пылинка не приблизится.
Цветком чистоты ты называешься,
Моя белая ромашка!

И ты поправишься! Обязательно! Верь мне».

Думая о том, как все получилось замечательно: вот и Тонка поправилась, и зима прошла, и на концерте они выступали вместе, — Каврис взял девочку за руку.

— Отпусти, — покраснела она, пытаясь освободить свою узенькую ладошку из крепких пальцев, — Макар и Пронка увидят — засмеют…

Каврис с сожалением выпустил руку. Тонка убежала. Лишь красные ленты на ее широкой юбке закружились от быстрого бега.

Каврису показалось, что в груди у него зажегся большой костер. Он оглянулся, посмотрел, нет ли кого поблизости, и произнес только что родившиеся строчки:

С приходом весны согреваются горы
И злые снега убегают с полей.
Уносятся слезы, уносится горе,
И каждое сердце стучит веселей.

Глава семнадцатая

Через два месяца после того памятного для Кавриса и Тонки концерта учеба кончилась.

Весна покрыла землю зеленью. В небе опять зазвенели жаворонки, в лесах — птичьи голоса.

Все это веселило Кавриса, который шел прощаться с учителями.

— Летом будешь в колхозе работать? — спросила его Софья Михайловна.

— Наверно.

— А осенью чтобы непременно вернулся в школу. Непременно! Конечно, тебе надо самому о себе заботиться, но ведь и мы не в стороне. Война, верю, скоро кончится, будет полегче. — У учительницы заблестели глаза. — Кончатся, Каврис, холод, голод, лишения! Терпели больше, остается потерпеть самую малость!

— Вернусь, — пообещал Каврис, хотя и был не особенно в этом уверен: сумеет ли выстоять, как прошлой зимой? Обещать — просто, а вот выполнить обещания… Впрочем, времени еще много — целое лето впереди.

Каврис шагал по знакомой дороге. Курганы, степь, жаворонки. Ах, жаворонки! Опять они здесь. Опять поют. О чем поют эти неунывающие птицы? И мальчик стал складывать в уме песенку жаворонков:

Весной с веселым солнцем
Летим мы в край родной,
Повиснув колокольцем
Над степью золотой.
Мы славим наши горы
И быстрые ручьи,
Привольные просторы,
Курганы, ковыли.

Вскоре он увидел одинокого жеребенка. Жеребенок стоял на кургане. Черные большие глаза его были печальны, кудрявый хвостик развевал легкий ветерок.

«Где же мать? — подумал Каврис. — Видно, забрали на войну…»

Что стоишь на кургане высоком,
Жеребенок с кудрявым хвостом, —
Так печально стоишь, одинокий,
Ржаньем степь оглашая кругом?

Ты не стой, сирота, так понуро,

Не зови свою мать, не грусти.
Знаю: вырастешь рослым — подпруга
Не коснется могучей груди.

Ведь в народе моем говорится:

«Жеребенок в коня превратится.
Пережив все печали, кручины,
Сирота вырастает в мужчину».