Песни Кавриса

— Мы все за него переживаем: и я, и Макар, и Тонка. Макар, конечно, правду говорит, но Каврис сам немного виноват. Сил мало, а он сидит до ночи в музыкальной комнате, играет, ноты учит. Надо посоветовать, чтобы он так не делал. Первое — учеба, а музыка… хе, просто так!

Так-так, два дружка уже про него докладывают! Кажется, не просил их лезть не в свое дело. Теперь остается услышать еще один знакомый голосочек… Пожалуйста, вот и он!

— Музыка для него не «хе», не «просто так». Не равняй всех по себе, — возмущенно возражала Тонка. — Никто из вас и не знает, какую музыку сочиняет Каврис, какие песни. Если бы ты мог так, давно бы всем раззвонил!

С него хватит! Надо уходить из школы. Не хочет он больше быть ни «колхозным мальчиком», ни «ручным ягненком», ни… какое еще прозвище придумают ему здесь? Неужели он не сможет сам прокормиться? Неужели не сможет… чтоб никто не ходил и не просил за него…

…На следующий день Каврис не пошел в школу. Глядя в заиндевевшее окно, он думал, как добраться до дома в такой морозный день. Кажется, из аальских в Аскизе никого нет, чтобы можно было доехать на попутных санях.

В самый разгар его размышлений в комнату вошла Мария Владимировна, в руках она держала новое белье, брюки, рубашку.

— Все в порядке, — сказала она. — Вот, бери вещи, паек дополнительный будешь получать…

— Я ни у кого не просил, — буркнул Каврис.

— Вот странный мальчик! — удивилась Мария Владимировна. — Другой бы не стал возражать.

— Я не «другой»!

— Хорошо, хорошо, не будем спорить. По-моему, ты сам отчасти виноват — никогда и никому ни слова! Разве так можно? Надо людям побольше доверять. Ты не думай — много людей к тебе хорошо относятся: и учителя, и товарищи. Вещи и паек выданы по решению исполкома. Это государственная помощь, так что, пожалуйста, не капризничай!

Глава шестнадцатая

На сцене районного Дома культуры отчетный концерт учащихся средних школ. Художественное чтение, сцены, интермедии, вокальные и музыкальные номера.

Конферансье объявляет: «Выступает ученик седьмого класса Аскизской средней школы Каврис Танбаев. Он исполнит на баяне музыкальную пьесу собственного сочинения».

Кавриса трудно было узнать. Вместо серых растоптанных валенок — новые сапоги; вместо линялой рубахи неопределенного цвета — черная косоворотка с белыми пуговицами, подпоясанная кожаным ремешком.

Усевшись на стул, он развернул мехи, положил пальцы на белые пуговицы баяна. В зал полетела музыка. В ней слышалась печальная жалоба женщины, и песня воинов, и песня одиноких тополей, простившихся с летней листвой, и весенняя песня жаворонков, и песня пастуха, и журчание ручья, и вой злой пурги — все звуки родной природы, казалось, таились в глубине баяна. Юный музыкант извлекал их силою своего таланта.

Софья Михайловна, не выдержав, шептала на ухо своей соседке, Ольге Павловне:

— Послушайте, Оля, как он талантлив, как одарен! Просто удивительно…

Когда смолкли последние звуки замечательной песни, зал замер. Каврис уходил со сцены в полной тишине, без аплодисментов. Софья Михайловна в отчаянии оглядывалась по сторонам: «Что за народ, неужели не оценили?» И вдруг… прорвалось! Грянуло оглушительное «бис»!

Кавриса долго не отпускали, он играл еще и еще…

За кулисами он столкнулся с Тонкой, нарядной, как настоящая артистка.

— Чатхан настроен? — спросила она и добавила: — Очень страшно выступать?

— Не бойся. Мы же вдвоем!

Тонка и Каврис вышли на сцену. Зрители восхищенно ахнули: что за красивая парочка! Стройный паренек и нежная, как цветок, девочка-подросток. На груди у Тонки лежали черные косички, на их кончиках блестели бисеринки, словно капельки росы в свете утреннего солнца. На девочке было платье цвета июльского неба, на широком подоле, как радуга, развевалась цветная кайма. На голове платок в оранжевых жарка́х, ноги обуты в маленькие красные сапожки.

Зазвучал чатхан. Ему вторил звонкий девичий голосок.

Многие женщины, сидевшие в зале, утирали слезы. Тонка пела старинную песню о батраке-пастухе, который пас байский скот в широкой необъятной степи. Бедный пастух плакал и жаловался на свою судьбу весенней бурной реке, чернеющему за рекой лесу. Его слезы, падая на землю, превращались в росу.

Кавриса и Тонку опять просили повторить «Слезы». Уважая просьбу зрителей, девочка безотказно исполняла одну песню за другой под звуки семиструнного чатхана.

После концерта они вышли из душного клуба. На улице, рядом с заборами, высились холмики осевших сугробов, из-под которых сочились маленькие ручьи. Пели птицы, призывая теплые дни. По небу большими белыми лебедями проплывали облака.

Каврис и Тонка стояли на краю невысокого яра молча, не находя слов. Над чернеющим лесом весело летали сороки. Белобокая сорока с длинным хвостом взмывала то вверх, то вниз. Наконец она уселась на верхушку дерева и застрекотала.

— Теперь, в теплое время, и сорока высоко летает, — сказал Каврис.

Тонка засмеялась.

— А на морозе разве не может?