Песни Кавриса

Часто можно было видеть его катающегося вместе с аальской детворой на санках. Он и смеялся, как все, и бегал, и кувыркался. Халтарах не отставала от Кавриса ни на шаг. Когда хозяин, упав в снег с санок, выкарабкивался из сугроба, Четырехглазая тоже ныряла в него по уши, а потом смешно трясла лохматой шерстью так, что вокруг нее образовывалось белое снежное облако. Ребятишки хохотали над забавной собачонкой. Халтарах бежала к хозяину, прыгала ему на грудь передними лапами, вертела головой, словно предлагала побороться. Каврис делал вид, что сердится, но собака не унималась, пока все не начинали за ней веселую погоню.

Пожалуй, для Кавриса это были самые счастливые часы: его худые щеки розовели, в глазах появлялся блеск.

Однажды — это было в зимние каникулы, когда школьники приехали домой, в родное селение, — Каврис катался с горки. Еще издали он заметил Макара, сына председателя колхоза Муклая, и Тонку. Они шли рядом и о чем-то весело разговаривали. И вдруг Макар, изловчившись, подставил Тонне подножку и опрокинул в сугроб. Набрав полные горсти снега, он пытался затолкать его Тонне за воротник овчинного полушубка. Девочка кричала, вырывалась.

Каврис, съехав с горы, подбежал к ним:

— Эй, что делаешь? Не тронь!

Макар удивленно поднял на Кавриса глаза:

— А ты чего? Жалко? Она твоя невеста, что ли? Так бы и сказал…

Каврис задохнулся от злости, сжал кулаки. Близко-близко он увидел красное, как помидор, лицо обидчика, размахнулся и… ударил. Ударил раз, ударил два…

Правильно говорит пословица: справедливый гнев силы утраивает. И Каврису, конечно, тоже попало, но он уже ничего не чувствовал.

Драка есть драка; только после драки становится ясно, кому больше досталось: у Макара опух левый глаз, а у его противника из носа шла кровь.

— Погоди, ручной ягненок, которого весь колхоз кормит с руки! Отец тебе покажет! — мстительно пообещал Макар, прикладывая к синяку снежок.

— Как ты сказал?! «Ручной ягненок»? Вот тебе за «ягненка»! — Каврис коршуном налетел на спесивого председательского сынка.

Макар упал в глубокий снег головой вниз, так, что торчали ноги.

Обида у Кавриса была такая большая, что он не стал радоваться победе, а сел рядом с Макаром прямо в сугроб и горько заплакал:

— Теперь бей меня сколько хочешь. Бей, раз твой отец… Тебе есть кому жаловаться, есть кому помочь, кому заступиться…

Макар, отряхивая с колен снег, поднялся и молча взялся за веревку своих санок.

Каврис, наверное, еще долго бы сидел и плакал на снегу вместе с Халтарах, которая, словно жалея хозяина, скулила, лизала его руки, лицо.

Тонка стояла в стороне, пока мальчишки дрались, а когда они наконец разошлись, подбежала к Каврису:

— Своим отцом пугает, начальником пугает! Если бы сам остался сиротой, как ты, был бы совсем никудышный. И при живых родителях на одни двойки учится, за плохое поведение его даже хотели из школы исключить. А если председатель не захочет тебе продукты давать, кланяться не будем. Отец давно говорил, чтобы ты у нас жил…

Мальчику приятно было слышать такие слова. Тонкины родители и Танбаевы всегда жили дружно, по-соседски. Во время праздников, бывало, зарежут барана или теленка и зовут друг друга в гости угощаться горячим ханом, кровяной колбасой. Но все-таки он не пойдет к Асапу жить. Он считает себя взрослым и может жить самостоятельно, в своем собственном доме.

— Нет, — сказал Каврис, — я не уйду из своего дома. Буду работать…

— А школа?

— Нет мне больше учебы.

— Ты же учился хорошо. Все учителя тебя помнят. Все жалеют, что ты бросил…

Бывают же на свете такие люди! Стоило Тонке заговорить о школе, как Каврис увидел все, как наяву. Самых любимых учителей увидел: с голубыми глазами, как вода в реке Абакан, с косами золотыми Софью Михайловну; веселую Ольгу Павловну, у которой волосы черные, как спинка ласточки, а глаза, как спелая смородина. Их звонкие голоса услышал. Софья Михайловна на уроке литературы рассказывает о Пушкине и Лермонтове — жизнь поэтов поинтересней любой сказки.

— А кто про меня спрашивал?

— Софья Михайловна и Ольга Павловна… И на будущий год тоже в аале останешься?

— Как получится, — неуверенно ответил Каврис, а сам про себя подумал: «Нехорошо поступаю. Дядя Карнил был бы наверняка недоволен. Буду учиться!»

— Давай еще кататься? — попросила Тонка: ей хотелось как-то подбодрить товарища, но тот почему-то заспешил:

— Кое-что надо дома сделать…

Каврис порывисто дернул санки и, как показалось девочке, сердито отвернулся.

На самом деле Каврису нечего делать дома, а отвернулся он потому, что Тонка была такой красивой, как красавица из сказок, как веселое солнце в ясный день.

… Дом за день выстыл. Он показался мальчику неуютным и сирым. Чем заняться, как развеять тоску, которая иногда бывала просто невыносимой, сколько бы ни крепился и ни бодрился Каврис? Возле кровати, на обычном своем месте, стоял чатхан. Мальчик поднял его, поставил на стол, тронул струны.

Нет, никогда еще любимый инструмент не изменял ему, всегда с готовностью отзывался на призыв его сердца.

Негромко и нежно пели струны, Каврис вспоминал…