Песни мертвого сновидца. Тератограф

Абсолютная правда существует. Вот только — не знаю, к добру ли, к худу, — выразить ее средствами этого мира не получится. Сей факт достаточно странен, ведь как внешние, так и внутренние проявления жизни наталкивают на эту самую правду и, как в какой-нибудь игре или шараде, пытаются выразить тайное через явное. Глаза некоторых грубо сработанных кукол наводят меня на размышления об абсолютной правде. Когда я слышу чей-то смех в отдалении, я тоже думаю о ней. Бывают такие редкостные моменты, когда мне кажется — еще чуть-чуть, и я смогу выложить все как есть в своем дневнике. Небрежно, походя записать истину истин — просто как еще одно свое откровение. Много места ведь не потребуется, уверен — пара-тройка предложений, не больше. Но всякий раз, когда я чувствую, как эти предложения формируются у меня в голове, страница дневника отторгает мое перо. Подобное фиаско вгоняет меня в тоску и заражает головной болью, длящейся по нескольку дней. В такие периоды мир за окнами становится особо странным, совсем уж фантастическим — даже если пройдет неделя, я все равно могу проснуться среди ночи и обнаружить, что полумрак, царящий в моей комнате, буквально трепещет от крика, взывающего ко мне из ниоткуда.

30 марта 190? года

Что-то засмотрелся я на свое отражение. Зеркалу, висящему в моей комнате, лет, как мне кажется, больше, чем мне самому. Неудивительно, что с ним начались такие проблемы. До определенного момента жаловаться было не на что — в нем отражался только я, мои глаза, мой нос, мой рот, ничего сверх. Но потом я окреп в убеждении, что не я смотрю отражению в глаза, а оно внимательно в меня вглядывается. Да и губы будто вот-вот сами задвигаются, говоря о чем-то, о чем я не имею ни малейшего представления. В конце концов я понял, что за моим лицом прячется совершенно незнакомое мне существо, чужак. Мне стоило немалых усилий убедить себя в том, что я вижу то, что должен видеть.

Позже, едва выйдя на улицу, я застыл. Впереди меня, под фонарем, висящим на старой стене, стояла фигура, чей рост и пропорции напоминали мои собственные.

Он смотрел не на меня, но был весь напряжен, будто с нетерпением выжидал момент, когда можно будет развернуться всем телом и уставиться туда, где стоял я. И если бы это произошло — уверен, я бы увидел собственное лицо. Те же глаза, нос, рот… но за знакомыми чертами — страшная безымянная тварь. Я поспешил вернуться домой и лечь спать.

Но заснуть у меня не вышло. Всю ночь напролет зеркало победно исторгало сияние болотно-зеленого цвета.

Без даты

Я только что закончил читать книгу, в которой описан старый город, весь пронизанный тихими извилистыми каналами. Закрыв ее, я подошел к окну. За ним был старый город — если Средневековье можно было счесть «старым», — весь изборожденный тихими и извилистыми каналами. Город, описанный в книге, часто кутался в туманы. И город за окном тоже был им подвержен. В городе из книги были тесные разваливающиеся дома, странные арочные мосты, бесчисленные церковные башни и узкие извилистые улицы, что заканчиваются в странных маленьких двориках. Все то же самое можно было сказать и про город за окном. Неумолчные пустотелые колокола из книги, напоминающие о приходе каждого светлого утра и каждого темного вечера, — такие же, как и в моем очаровательном маленьком городке. Таким образом я легко могу перенестись из одного города в другой, создавая приятную путаницу.

О, мой город из книги, какая удача, что мне довелось побывать персонажем нескольких коротких глав в твоей роскошной истории упадка! Я проник в самые тайные твои закоулки — они столь же темны, сколь и воды твоих каналов. Мой город, моя книга, моя жизнь — как же долго мы продержались! Но, похоже, придется расплатиться за долгий постой — каждому из нас придет черед исчезнуть. Каждый твой кирпич, каждая моя кость, каждое слово в нашей книге… все исчезнет навеки. Кроме, пожалуй, перезвона колоколов, что наполняет пустоту тумана, разлившегося в вечных сумерках.

Вастариен

В темноте его сна загорелось несколько огней — будто свечи в закрытой камере. Свет их был неустойчив и слаб, источник его — неочевиден. Тем не менее тени отступили, являя множество сокрытых в них форм. Показались высокие здания с клонящимися к земле крышами, широкие дома, чьи фасады шли волнами, повторяя очертания улиц, темные постройки, чьи окна и двери болтались неаккуратно повешенными картинами. И пусть себя самого он в пейзаже не находил, он уже знал, куда завела его тенистая аллея сна.