Песни мертвого сновидца. Тератограф

И даже тогда я спросил себя: смог бы я войти с такой неугомонной решимостью, если бы действительно ожидал найти что-то необыкновенное внутри? Было ли хоть когда-то мое намерение противостоять безумию вселенной осознанным, выстраданным? Мне пришлось признаться, что я не отрицал пользы своих снов и фантазий, но и никогда всерьез в них не верил. На подкорке я был все тот же дотошный скептик, просто наделенный слишком богатым воображением, которое, может статься, попросту довело меня до сумасшествия.

Судя по всему, комната пустовала. Открытие не принесло мне разочарования — скорее облегчение. Но потом мои глаза привыкли к искусственному полумраку, и я увидел круг из кресел.

Такие же причудливые, как в моем сне, — скорее орудия пыток, нежели предметы декора или обихода. Их высокие спинки, наклоненные под небольшим углом, были обиты шершавой кожей, подобную коей я прежде не встречал. Подлокотники напоминали лезвия — на каждом было по четыре полукруглых выемки, расставленных на одинаковом расстоянии. В пол упиралось по шесть сваренных вместе длинных ножек, делавших каждое кресло похожим на нечто ракообразное, вот-вот готовое ожить и забегать по полу. Если в какой-то миг своего потрясения я взаправду испытал желание занять один из этих причудливых тронов, то оно быстро улетучилось — я заметил, что сиденье каждого кресла, вначале казавшееся чем-то вроде гладкого плотного куба черного стекла, на деле являло собой открытую емкость, до краев залитую темной жидкостью. Я провел рукой над одной из емкостей — по глади прошла необычная рябь, и всю руку захлестнуло странное покалывание, такое сильное, что я отпрянул назад, к двери, и возненавидел каждый атом той плоти, что наросла на моей лучевой кости.

Я развернулся, чтобы выйти, но был остановлен фигурой в дверном проеме. Хотя я раньше и встречал этого мужчину, сейчас он, казалось, был кем-то совсем другим, кем-то откровенно зловещим, а не просто странным. Когда он побеспокоил меня позавчера, я не мог заподозрить, с кем он находится в союзе. Его манеры были своеобразны, но предельно вежливы, и у меня не было оснований сомневаться в его вменяемости. Теперь он казался мне безумцем, управляемым кем-то извне. Его неестественная поза и неосмысленное выражение лица наталкивали на мысли о деградации, вырождении. Прежде чем я успел отступить, он схватил меня дрожащей рукой.

— Спасибо, что все-таки посетили нас, — сказал он в насмешливом тоне, будто пародируя свою былую учтивость.

Его веки смежились, а рот растянулся в широкой улыбке — то было лицо человека, наслаждающегося прохладным ветерком в теплый день.

— Они хотят, чтобы вы дождались их возвращения, — произнес он. — Они хотят, чтобы их избранные были с ними.

Смысл этих слов дошел до меня не сразу, повергнув в смятение, изгнав из души последние надежды на чудо и оставив лишь страх. Кошмарный сон оборачивался для меня явью — здесь и сейчас.

Я попытался высвободиться из захвата этого сумасшедшего, стал кричать, чтобы он отпустил мою руку.

— Вашу руку? — воскликнул он… и стал повторять эту фразу снова и снова, смеясь, как если бы услышал самый смешной анекдот в жизни.

Предавшись своему омерзительному веселью, он ослабил хватку, и я наконец-то смог сбежать. Пока я кубарем катился по бесчисленным ступеням, его смех преследовал меня — гулкое эхо вылетало далеко за пределы этого темного каменного чрева.

Сей причудливый, медленно затихающий звук не покидал меня, пока я, ошеломленный, бродил в темноте, пытаясь отрешиться от собственных мыслей и чувств. Постепенно ужасный гул, заполнявший мой разум, начал стихать, но вскоре ему на смену пришел шепот незнакомцев, сталкивавшихся со мной на улицах старинного города. Не имело значения, как тихо они говорили или как быстро замолкали, смущенно покашливая или бросая на меня укоряющие взгляды. Слова достигали моих ушей урывками, но смысл вскоре стал понятен, ибо, все как один, они твердили одно и то же. Чаще всего проскакивали слова обезображен и какое уродство. Не будь столь сильным мое смятение, я непременно обратился бы к этим людям, кое-как напялив вежливую личину, смог бы сказать — я ведь все слышу, о чем это вы толкуете? Что имеете в виду? Но смысл всех этих слов, всех этих потаенных вздохов — какой ужас! Бедняга, несчастный человек! — дошел до меня, когда я вернулся в свою комнату и встал перед настенным зеркалом, обхватив голову обеими руками.

Только одна из этих рук была моя.

Другая уподобилась паукообразным конечностям жильцов.

* * *

Наша жизнь суть кошмар, и лишь раны от ударов судьбы указывают на то, что мы все живем не во сне. Уединенное безумие — райская альтернатива пребыванию в том подвешенном состоянии, где собственное сумасшествие — не более чем бледное подобие безумия мира вокруг. Я клюнул на приманку снов… но все это отныне неважно.