Песни над рекой

Сержант ушел. Офицеры долго молчали. Слышно стало, как тоненько и остро, будто иглой сверлил, пел прорвавшийся в комнату комар. Нервное большеглазое лицо Шералиева было печально. Кравченко, насупившись, выводил по столу невидимые узоры. И вдруг захохотал ядовитым, булькающим смехом, будто полоскал бутылку.

— Форменная двухсторонняя связь на короткой волне. Проморгали, будь здоров на пасху!

Капитан поднял на него глаза.

— А ты что думаешь, конечно, проморгали. И отвечать нам придется по всей строгости. Я не про служебную ответственность говорю. Проморгали мы человека, врагу его отдали. А он не один десяток лет рядом с нами жил. Какая же, спрашивается, после этого всем нам цена?

Он встал, взволнованно оправляя ремни портупеи, и сухо, служебным тоном обратился к Шералиеву.

— А ваше мнение, младший лейтенант?

Юноша ответил не сразу, грустно улыбаясь:

— Извините, я о другом думал… Какая тяжелая наша работа. Подозревать хороших людей, чтобы найти плохих. И стыдно как-то подозревать человека. Вот Атаев… Под угрозой его доброе имя. Тут знаете как осторожно надо подходить? Мой народ говорит: человек тверже камня и нежнее цветка. — Шералиев перевел взгляд на Кравченко. — Подозрения, догадки, недоверие… Крик петуха утра не делает!

— Знаете что, давайте без дураков! — ломким голосом сказал старший лейтенант. — Не сосункам меня службе учить! Я, к вашему сведению, младший лейтенант, пришел на границу рядовым, а теперь… вот! — хлопнул он ладонью по золотому с зеленой полосой погону. — А вы здесь еще с боку припека! Вы еще нащупайте в себе пограничную косточку, а без нее грош вам цена!

— Старший лейтенант! — строго повысил голос капитан.

— Начал не я, товарищ капитан. Тут в мой адрес всякие нежные цветочки да петухов начали бросать… Ладно. А теперь скажите мне. А собака? А Мушка? Не один я Дурсуну не доверяю, и Мушка не доверяет. Как Мушку прикажете понимать?

— Да не кипятись ты, пограничная косточка, — улыбаясь, поймал его за локоть капитан. — С Мушкой дело непонятное, верно. Будто встречались они когда-то на узенькой дорожке. Но ведь как в это поверить? Человек в колхозе с тридцать второго года! Вспомни, каком это был год, особенно здесь, в здешних республиках. Колхозы поджигали, колхозникам животы вспарывали и рисом начиняли. А он не ушел из колхоза и всю жизнь работал отлично. Ввел новый способ полива, награжден за это орденом. А посмотри, каким он уважением пользуется среди колхозников.

— Потому что с аксакалами каждую джуму в мечеть идет.

— Чепуху ты плетешь, старший лейтенант! Да, в мечеть он ходит каждую пятницу. Человек глубоко верующий. Но разве это значит, что он враг? И, по-моему, прав младший лейтенант, что с догадками да предположениями полегче как-то надо. Как, согласен?

— А почему не согласен? Правильно, все правильно, — ответил Кравченко, но в глазах не потух горячий блеск. — И в колхозе с тридцать второго, и новый способ полива, и орден, и всеобщее уважение. Все правильно! Бывает! А ведь сам же ты, товарищ капитан, говорил, что проморгали человека. Бывает и по двадцать лет рядом живут, и в партию вступают, а все это маскировка. А потом, в один прекрасный день, эти гады…

— Но есть же вера в человека, — тихо, дрожащими губами сказал Шералиев.

— Вера в человека есть! Но сомнение — тоже вещь полезная! — повернулся к нему снова готовый к драке Кравченко.

— Отставить разговорчики! — по-командирски прикрикнул капитан. — Младший лейтенант Шералиев, слушайте приказ!

Шералиев вскочил и стал «смирно».

— С этой минуты вы не должны покидать заставу ни при каких обстоятельствах. Таинственный певец еще появится на Сарыбаше и будет там петь. Обязательно будет! От вас потребуется перевод песен. Это вам практика перед зачетом.

— Но, товарищ капитан, а если… — беспомощно начал Шералиев.

— Вы хотите сказать, — жестко перебил его капитан, — а если они будут петь на языке, который только шестьдесят человек знают? Спешно становитесь шестьдесят первым. С вами пойду либо я, либо старший лейтенант, кто из нас будет в этот момент на заставе.

— И все? — спросил Кравченко.

— Пока все.

Старший лейтенант так дернул плечом, что погоны встали дыбом. В затяжелевших руках, в напружинившихся ногах, во всем его мощном теле клокотала ярость и сила для последнего броска. Вцепиться бы в горло врага! А тут — маневры, обходы…

— Во всяком случае, тактические занятия на завтра я отменяю! — с вызовом сказал он.

— Попрошу не отменять. Демаскироваться хочешь? — капитан повернулся к Шералиеву, и глаза его потеплели. — А вам я вот что еще скажу, Рустам Саятович. Всей душой хотел бы я верить вместе с вами, но подожду. Знаю, вы со мной не согласитесь.

Шералиев помолчал, потом спросил грустно:

— Разрешите быть свободным?

— Ого, время-то! — посмотрел капитан на часы. — Идите, отдыхайте. Нет, не отдыхайте, а жмите, вовсю жмите на этот язык шестидесяти!