Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох. 1980–1990-е

Параллельно с темой всепоглощающей страсти с середины 1980‐х годов на советской эстраде заявила о себе другая тенденция, связанная с предельным обытовлением любовных переживаний. Из сферы личных отношений начинает постепенно выхолащиваться какой-либо романтический трепет, место которого занимают заурядные приметы повседневности. Тексты песен наполняются всевозможными, зачастую неприглядными подробностями быта, постепенно оформляется новое направление, которое условно можно определить, как «кухонная» романтика. Здесь сливаются сразу два течения. Во-первых, блатная песня, которая также очень щепетильно относится к мелочам и любит описывать детали окружающей обстановки, должные свидетельствовать о правдивости повествования. Во-вторых, любование обыденными действиями и ситуациями было характерно также и для лирических песен 1960–1970‐х годов. Обращение к быту как бы отвоевывало приватное пространство у официального дискурса, заявляло о самом существовании сферы личных чувств. Теперь же, с середины 1980‐х годов и особенно ярко на стыке 1990‐х, через бытовую неустроенность любовных отношений проводятся прямые параллели с неустроенностью самогó советского общества, всех сторон жизни, так как бóльшая часть жизни свелась исключительно к личному и, соответственно, к этому самому неприглядному быту. Нарастающий бытовой натурализм заявил о себе на всех уровнях эстрадной песни – в текстах, музыке и в клипах.

Привлечение бытовых деталей в песенную любовную лирику могло как оттенять романтику переживаний, так и полностью ее нивелировать. Например, кондуктор и паромщик – представители самых заурядных профессий в хитах В. Маркина163 и А. Пугачевой164 – становятся невольными поверенными влюбленных. Своим присутствием они задают рамку объективной реальности, не позволяют героям полностью раствориться в своих чувствах, постоянно напоминая о сиюминутности момента и неумолимости обстоятельств. Однако ни все понимающий кондуктор, ни дарящий надежду паромщик не разрушают романтики отношений, а, наоборот, делают ее еще пронзительней.

Совсем иначе сказывается на отношениях стремление героя песни Игоря Корнелюка «Милый»165везде поспеть и все достать в эпоху нарастающего дефицита. В погоне за новым видеомагнитофоном, модными кроссовками, костюмом и туфлями герой напрочь забывает о существовании возлюбленной, притом что все вышеописанные хлопоты связаны с его собственной женитьбой166. Анекдотичный по своей сути сюжет, тем не менее фиксирует весьма печальное положение дел, в котором суета вокруг быта полностью подменяет само существование. Герой, бегающий из одной очереди в другую, перестает быть вменяемым, у него не остается времени на размышления и проявление каких-либо чувств. В эпоху дефицита товаров самым большим дефицитом оказывается человечность – вот о чем, оказывается, повествует эта ироничная песенка с заводным мотивом.

К концу 1980‐х годов определенная часть эстрадных песен окончательно смиряется с неприглядностью окружающей обстановки, перестает ждать заоблачной романтики и начинает видеть ее в самых обыденных вещах. Любовь в прямом смысле слова переселяется на кухню, расцветая за чаепитием и поеданием колбасы. В 1988 году популярность завоевывает песня «Чашка чаю»167 в исполнении ВИА «Веселые ребята», а хитом 1991 года становится песня «Два кусочека колбаски»168 в исполнении группы «Комбинация». В первом случае рисуется идиллическая картина «опьянения» от любви за чашкой чая. Оказывается, абсолютное счастье вполне может уместиться «под старинным абажуром, что излучает мягкий свет». И пусть где-то там, в большом мире «цветных огней гирлянды развесил город на домах», настоящие чувства вполне могут обойтись без этого. В свою очередь, «два кусочека колбаски», с особым распевом-смакованием слова «кусочека», выкладываются на стол в качестве нехитрой «валюты» за любовь169. Горькая ирония становится навязчивым привкусом ухаживаний, завязывающихся от полной безысходности. Законы купли-продажи проникают в самую сокровенную сферу человеческих отношений, и этот факт отнюдь не скрывается, а, наоборот, жадно воспевается всепроникающей эстрадой, постепенно приобретающей очертания попсы.

Начиная с середины 1980‐х годов, в масштабы кухни умещается не только поэзия, но и музыка эстрадных шлягеров. Заметно сужается и ограничивается набор используемых музыкально-выразительных средств: от внешних (оркестровые аранжировки полностью вытесняются тембрами из компактного синтезатора) до внутренних (предельно сжимается диапазон мелодий и разнообразие в их гармонизации). Эстрадные хиты становятся все доступнее, в том числе для непрофессионального пения. Насколько в свое время было сложно исполнить без подготовки, скажем, песню «Лебединая верность»170, столь же легко теперь ложатся на слух и голос «Белые розы»171 «Ласкового мая».