Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох. 1980–1990-е

Прямой эфир принципиальным образом влиял как на эстетику «Музыкального ринга», так и на его содержательные аспекты. С одной стороны, операторская работа строилась на импровизационности. В ней было много технических шероховатостей, но зато фиксировалась непосредственная реакция участников программы. С другой стороны, ведущая все время обращалась к телезрителям с призывом внимательно вслушиваться в происходящее, чтобы при голосовании высказывать взвешенное мнение. То есть вместо отдохновения телезрителей формально призывали размышлять. Такая установка была отголоском просветительского дискурса уходящей эпохи. Но в целом при просмотре программы складывается ощущение, что какие-либо сдерживающие фильтры окончательно сняты: все, что происходит в студии, показывается так, как есть, без цензуры. Возникает дух той самой свободы слова, рождается особая атмосфера зрительской эйфории, так как теперь показывать и смотреть можно все.

Выпуск программы «Рок-Москва против рок-Ленинграда» вышел 7 января 1989 года и на протяжении программы неоднократно высказывалось мнение, что это беспрецедентное действо смогло состояться только благодаря тому, что совпало с Рождеством. Но, несмотря на отсылки к религиозному празднику237, происходящее в студии следовало скорее отнести к шабашу – такой музыкальной «вольницы» центральное ТВ прежде в эфир не выпускало.

На протяжении практически двух часов на площадке «Музыкального ринга» побывали все самые неоднозначные, экстравагантные и непростые для понимания рок-группы двух столиц. Одни искали самобытность в этнической традиции (группа «Вежливый отказ»), другие исполняли замысловатые, протяженные инструментальные композиции (группа «Джунгли»). Третьи фиксировали «чернуху» повседневной реальности (группа «Игры» с песней «Мы прозябаем»), четвертые, наоборот, иронизировали над символами советской эпохи через прием лапидарной идеализации (группа «Центр» с композицией «Навсегда»). Пятые устраивали перфоманс о разложении человека – винтика системы («Звуки Му»), а шестые – смешивали эстетику агитпропаганды 1930‐х годов с современным дискотечным движением (АВИА).

Представленные группы были крайне разношерстны по стилистике и содержательной глубине, но все они определенно не вписывались в какие-либо официально существующие музыкальные каноны. В то же время каждая из них по-своему работала с историческим прошлым и настоящим, пыталась осмыслить и/или что-либо противопоставить существующей системе. По большому счету, вне этой системы градус актуальности групп заметно снижался (что впоследствии станет главным испытанием для всего советского или так называемого русского рока).

Как обычно, не менее важную роль в происходящем на «Музыкальном ринге» играла публика. Правда, теперь она перестала быть однородной. С одной стороны, были зрители в студии, а с другой – телезрители. Первые с каждой композицией все больше раскрепощались, не стеснялись подбадривать исполнителей («Петя, танцуй!») и отказывались успокаиваться, несмотря на призывы ведущей. Словом, все отчетливее осознавали силу стихийной реакции и ловили кайф от демонстративного неповиновения. По мнению Тамары Максимовой, за два года публика в студии

стала вторым героем передачи. Зритель, приходивший к нам, был разным – от балдеющих фанатов до людей, пытающихся самостоятельно разобраться в молодежных проблемах, вкусах, пристрастиях. Но при всей многоликости этот новый для телеэкрана зритель уже ощутил вкус к борьбе мнений. И потому был порой не менее интересен, чем звезды, находившиеся в центре студии238.

Совсем другой была телевизионная публика. В отличие от в целом радушной реакции зрителей в студии, телезрители в тех немногочисленных вопросах, представленных по ходу программы, жаждали ответов на темы вечных ценностей и морально-нравственных ориентиров, то есть придерживались известной риторики239.

Наконец, в студии присутствовала и третья группа слушателей – своеобразное экспертное сообщество, состоявшее из артистов (певец Александр Градский, пародист и поэт-песенник Юрий Гарин), композиторов (Владимир Дашкевич, Анатолий Кальварский) и видных представителей интеллигенции (социолог Игорь Кон, музыковед Элла Фрадкина). Многие из них задавали очень меткие вопросы, касающиеся истоков музыкального стиля группы240, об особенностях удивительной актерской пластики241; с ходу давали яркую характеристику затрагиваемой в песнях проблематике242.