Песни падающих звёзд

— П-п-просто… — девочка запнулась и отвела взгляд в сторону. — Просто так будет л-лучше. Маме одной плохо живётся. Ей мужчина н-нужен. После того, как п-папа ушёл, она пить начала сильно, курить… Чуть квартиру не сожгла. А потом познакомилась с дядей Валерой — он работал в булочной у дома: пёк хлеб, пироги, ватрушки. Дядя Валера ей помог ремонт сделать, всю зарплату в дом нёс, по вечерам они сериал смотрели в обнимку. Пару раз в гости к нам его мама — бабушка Наташа — приезжала, гостинцев с огорода привозила… Давно так хорошо и спокойно дома не было. И мне дядя Валера внимание уделял, подарками баловал: то куклу принесёт, то мороженого целый пакет, то торт огромный, с взбитыми сливками, бананами и клубникой — я такой в жизни не видела! Он подружиться со мной просто хотел, а я не так поняла его… — Лида помолчала немного, а затем нехотя продолжила, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Недели д-две назад мама ушла в н-ночную смену на работу — она то-то-тоже в пекарню устроилась, на заготовки, — а я поела и села уроки делать. Дядя Валера мне с ма-ма-ма-тематикой помогал, очень интересно п-примеры объяснял. Всё восхищался, что я на-налету схватываю, и в-волосы мне расчёсывал, по плечам глади-дил, спине… А потом… — оборвав себя на полуслове, девочка закрыла лицо руками.

Матвей невольно сжал кулаки, ожидая продолжение истории. В горле стоял горький комок, и мальчик пожалел, что дрековак не забрал Лиду раньше, прямо из квартиры. Может быть, тогда вместо бабушки дрековаку достался дядя Валера, и это его голова украшала бы чей-нибудь забор.

Лида продолжила, не открывая лица. Голос её звучал глухо, словно из глубокого колодца, и равнодушно. Она и сама не замечала, как по мере повествования боль уходила из груди и, всасываясь в стены пещеры, укрепляла их.

— … Бо-боженька решил помочь: направил маму домой за за-за-забытой сумкой, и дядя Валера не успел ничего со мной сделать. Но мама и так всё п-поняла, я точно знаю, что поняла. По-посмотрела на меня так внимательно, словно мысли хотела прочесть, отвела в ванну, а сама пошла к дяде Валере. Не знаю, о чём они говорили, я только крики иногда слышала, и как дверь хлопнула. Вскоре мама ко мне снова зашла. Помогла вытереться, одеться. На кухне меня чай горячий ждал уже и булочка из пекарни, а я не могла даже кусочек этой булки проглотить, от одного вида тошнота начиналась… А потом вернулся дядя Валера. С двумя билетами на поезд. Я подумала, что мама хочет уехать от него со мной, но не понимала, как мы квартиру оставим. Потом уже поняла, — девочка горько рассмеялась, — когда мы на следующий день добрались до бабушки Наташи. Мама не квартиру собиралась оставить, а меня. Сказала, что в её возрасте тяжело найти любовь, и что мне лучше будет подальше от дяди Валеры, раз он себя сдерживать не может в моём присутствии, и что я, когда стану взрослой женщиной, пойму её. Сказала всё это, и ушла. Так мне и надо… Это я во всём виновата, я одна! Мама с дядей Валерой правильно сделали, что отправили меня. Я всё порчу только! И дяде Валере могла бы жизнь испортить, если бы вдруг болтать начала много.

— Это как? — возмутился Матвей, не в силах больше сохранять спокойствие. Он уже слышал истории и Жени, и Гены, и Маруськи. Знал и свою с Ванькой. Но Лидина оказалась хуже всех. В ней не было боли, она из неё состояла целиком. Из боли, жестокости и предательства.

— А т-т-так! — Лида вскочила на ноги. Лицо её было красным от стыда и перекошенным от злости, а искусанные губы кровоточили. — Так ба-бабушка Наташа с-сказала! А ещё, к-когда я вещи все свои ра-разложила, она отругала. Мол, раз та-такие пижамы н-ношу — с шортами и маечками, то знаю, на что и-и-иду. Мол, не хотела б-бы — надевала бы до горла ко-кофты, а не «хвостом перед мужчиной вертела». И д-добавила, что только тру-трудом из головы дурь в-в-выбить можно, и уж она-то меня т-точно исправит. А не буду с-слушаться — пригласит сына в гости втайне от мо-мо-моей мамы. И я с-слушалась… — Казалось, из девочки вышел весь воздух, когда она безвольно осела на пол и прижалась щекой к холодным прутьям клетки. — С раннего утра и до самой ночи помогала ей по хозяйству: мыла, убирала, стирала, полола, поливала, пасла коз, кормила кур… А день назад задремала, пока за цыплятками приглядывала, и нескольких ястреб утащил… Бабушка Наташа рассердилась. Заперла меня в комнате. И я услышала, как она звонила дяде Валере. — Лида заплакала. — Он должен приехать завтра… То есть, уже сегодня. А может, и приехал. Только его там больше никто не ждёт, — девочка нервно хихикнула, а затем, словно внезапно всё осознав, рассмеялась громко и страшно. Как не должен смеяться ни один ребёнок в мире.

Матвей незаметно вытер выступившие слёзы. Свою боль он начал забывать, но чувствовать чужую не перестал. И был рад этому. Мальчик знал, что и дрековак её чувствует, — видел, как тот корчится, когда касается каменных стен пещеры, впитавших в себя воспоминания. И сколько бы это ему не приносило мучений, касаться не перестаёт. Только боль даёт понять, что ты живой. Ещё. Или уже.