Песни Первой французской революции

Но в действительности мы видим богатый расцвет песней, прославляющих новый быт с его «тыканьем», древами свободы, красными колпаками, «братскими» обедами, женитьбами священников, максимумом, новым календарем, республиканскими добродетелями и т. п. Песни усердно занимаются вопросами республиканской морали, любви, брака, семейных чувств и т. д. При этом — черта, характерная для буржуазного и мелкобуржуазного революционизма — имеет место чрезмерное обилие исторической фразеологии. Пестрят слова: отечество, братство, равенство, свобода, добродетель, человечество. Они говорят об уничтожении рабства, о верховном существе, о бессмертии в веках, о славной доле павших на поле брани. Словом, революционная демократия создала своими песнями целую систему политического и морального просвещения народа. Особенно сильно это сказывалось в гимнах, исполнявшихся во время народных празднеств. Когда сотни тысяч людей, собравшихся на Марсовом поле вокруг «алтаря отечества», грандиозным хором повторяли слова гимна:

Бог городов и сел, народа и царей,
Кальвина, Лютера, Израиля! О, боже,
Которого чтит Гебр и, как у алтарей,
Взывает к небесам, у горных став подножий.
Здесь Франции сыны, защитники страны,
Перед твоим везде присутствующим взором
Сошлись, в глазах своих, как и в твоих, равны,
И счастья своего начало славят хором…[38]

когда, говорим мы, они исполняли эти торжественные строфы, они получали, выражаясь современным языком, исключительную «зарядку», о чем имеется достаточное количество показаний участников этих церемоний.

Падение Робеспьера и наступление термидорианской реакции развязало языки всем контр-революционным элементам. Песни, прославлявшие гибель Робеспьера и его сторонников, песни против террористов, против якобинцев плодились, словно грибы.

Робеспьер был осужден,
Гильотине обречен.
Вел он нас своею речью
К нищете, к бесчеловечью.
Приговор наш — по всему —
Не понравился ему.
…………
Робеспьер, как только мог,
Всю страну к лишенью влек
И хотел свернуть нам шею.
Но, хотя всесильным слыл,
Укорочен нами был.[39]

В таком же «легком» стиле воспевались казни и других деятелей революции. Были отмечены песнями и дни крупных народных волнений и восстаний 12 жерминаля и 1 прериаля III года и 18 вандемьера IV года, причем, конечно, все симпатии песнеслагателей были не на стороне народных низов. По адресу последних теперь звучат уже не славословия, а только ругательства.

Вы, сеятели анархии,
Кем сила террора цвела,
Мечтали вы поля родные
Повергнуть вновь в пучину зла.
Но вам надежда изменила,
Во прахе монтаньяр лежит:
Сената молния сразила
Тебя, бессовестный бандит.[40]

Теперь уже можно было не стесняться именовать «бандитами» тех, кто на своих плечах вынес всю тяжесть революции, а ведь еще недавно все наперерыв старались превозносить добродетели, мужество, ум, таланты и прочие качества санкюлотов. Появляется пресловутый гимн «Пробуждение народа», одно время пытавшийся даже вытеснить Марсельезу. Его строфы неизменно встречались при исполнении в театрах бурными рукоплесканиями «золотой» молодежи и роялистов. Когда певец исполнял куплет:

Зачем же медлишь ты сегодня,
Самовластительный народ?
Низвергни в пекло преисподней
Всех тех, кто кровь людскую пьет.
Жрецам насилья — воздаянье!
Мы истребим их гнусный род;
Дели со мной негодованье.
Злодей пощады не найдет![41]

то обычно в театре подымались крики: «Смерть якобинцам! Смерть террористам!» — и дело заканчивалось свалкой.

Иные времена — иные песни. Впрочем, чем дальше, тем меньше становится песней, заслуживающих внимания. Эпоха Директории высмеивается и вышучивается всеми, но только песнь бабувистов резко отличается от обычного творчества продажных писак. В ней говорится об отчаянии, охватившем трудящихся предместий после наступления реакции, о необходимости нового восстания во имя равенства, только в ней слышится голос искреннего революционера: