Песни радости, песни печали

– Мыкита, побойся Переплута! Ты свою копейку имеешь в срок, кормлен досыта, а ворчишь аки старый пень! – Посмотрев на своих доходяг, с которыми ему приходилось встречать самые старые корабли в лучшем порту Пятимирия, старшина на секунду опустил глаза и как будто смягчился, вспомнив одному ему понятную добродетель… – Ты это, не ворчи. Будем честно работать – и нас на кабестан[6] возьмут. А покамест дай-ка я узнаю, много ли в ладье скарба – авось до темноты все и перетаскаем.

И вправду: во всем порту Буян-града остался лишь один причал, оборудованный для прибытия кораблей старого типа. Остальные же были оснащены новейшими устройствами для легкой швартовки – кабестанами, созданными изобретателями из Совета розмыслов, прославившимися своими открытиями на все Пятимирие.

Изнывающая от желания скорее покинуть ладью толпа собралась на одной стороне, отчего судно чуть не дало крен. Княжне вместе со служанкой пришлось выждать какое-то время, прежде чем они смогли беспрепятственно выйти. В сутолоке Ладимила то и дело уворачивалась от торопящихся людей с клетками, баулами, узелками и сундуками, стараясь при этом не потерять самообладания. Люд растянулся в длинную очередь, и, только изрядно в ней постояв, княжна вспомнила, что очень скомканно завершила беседу с новым знакомцем. Впрочем, неугомонно бухтящая Добродея довольно быстро освободила голову своей хозяйки от мыслей о приличиях.

Удивительное дело: несмотря на широкий помост, люди двигались крайне медленно. Некоторые еле стояли на ногах и чуть было не падали на соседей, создавая еще большую суматоху. Вдоль причала были выставлены бочки, полные воды, в которых отчего-то били хвостами рыбы – то ли сами туда запрыгнули, то ли кто-то забыл живца. Вдоль толпы то и дело прохаживались высокие стражи, облаченные в красные одежды, подпоясанные плетенками из китового уса, на которых мерно покачивались клинки в ножнах. Они не очень церемонились с прибывшими, истово рассматривая и мужчин, и женщин.

– Морок знает что такое! – продолжала ворчать Добродея. – Думала, мучениям конец, после четырех-то суток этой качки, а тут – на тебе! И пьянь еще эта. Сударыня, разрешите их всех распихать, чтобы мы здеся карасями не пропахли!

Ладимила лишь тихонько вздохнула, совершенно не понимая, как правильно себя повести: требовать пропустить ее, сюзеренову дочь, без промедления, раскрыв себя, либо смиренно ждать своей очереди.

– Да у него просто помешательство, – долетел до нее обрывок чьего-то разговора, – вот и распорядился всех чужаков проверять. Как будто я здесь со злым умыслом!

– Милейший, кого же он боится? Своей тени, ни много ни мало!

После этих слов несколько сударей из числа тех, кто докучал княжне, довольно заулыбались, а один, по-видимому, выпивший больше всех, расхохотался так, что привлек внимание стражи.

– Мочи нет, как смешно! – заливаясь безудержным смехом, прохрипел он. – Ой, братцы, держите меня, не могу! Ой, Салтан, трусишка ты, Салтан!

– Видать, здесь кто-то перепугался не на шутку… – послышался суровый голос. Он принадлежал одному из портовых стражников, сверкнувших отполированным металлом клинка вблизи группы веселящихся щеголей. – Смрад такой, что ясно дело: не удержался кто-то от испуга!

Казалось, что толпа после этой устрашающей речи сжалась и застыла на месте. Только пьяный весельчак не мог остановиться – его потряхивало так, будто в него вселился демон. Поняв, что стража ополчилась на него, юноша выпрямился, задержал воздух, сглотнул слюну и на секунду замер. В глазах его что-то сверкнуло, из уст вырвался воздух, как из сопла, потом еще раз, и стало понятно, что он не может сдержать хохот. Мелкой дрожью пошли его лицо и тело, было видно, что собой юноша уже не владел. Стражники подхватили трясущегося нарушителя порядка и уволокли мимо расступившегося народа.

Княжне пришлось простоять еще добрых полчаса, прежде чем они с Добродеей дошли до конца пирса, увенчанного палаткой. Перед входом в шатер весь багаж отдавали носильщикам, громко сопящим и жалостливо заглядывающим в глаза тем, кто был одет побогаче. Кое-кто привычным жестом извлекал из калиты ржавые копейки, кто-то переругивался, не желая терять из виду свою поклажу. «Правило есть правило, – получали они в ответ. – Всяко добро должно быть досмотрено».

Насколько аккуратно Добродея опустила небольшой плетеный сундук перед своими ногами, настолько же небрежно скользнула взглядом по молодому крючнику, пытающемуся своим несчастным лицом растрогать ее. Не вышло.

– Остальной скарб в каюте – не перепутайте и отвезите поживее во дворец! – почти прошипела Добродея. – Поживее, слышишь ты меня?

– Повинуюсь, государыня, – робко ответил юнец и ловко уволок поклажу куда-то вглубь пристани.