Песни сирен

После этой воодушевляющей встречи, на другой день, газеты подействовали на меня как удар мешком с песком по голове. Я прохожу через главную компьютерную комнату и вдруг вижу первый выпуск «Сентинел Таймс», лежащий на столе у кого-то из младших инженеров. «ПЯТАЯ ЖЕРТВА РАЗГУЛА ГОЛУБОГО УБИЙЦЫ» — вопит заголовок.

Мне хотелось рвать и метать, швырять вещи в окно. Как они посмели? Моя работа совершенно индивидуальна, как посмели они принять жертву какого-то неумелого имитатора за мою?

По дороге в кабинет меня бьет дрожь от подавляемой ярости. Мне хочется спросить у инженера, можно ли посмотреть газету, но заговорить я не решаюсь. Мне хочется выбежать из здания к ближайшему газетному киоску и схватить с прилавка номер. Но это была бы непростительная слабость. Тайна успеха, говорю я себе, нормальное поведение. Не делать ничего такого, что заставило бы коллег думать, будто в моей жизни происходит что-то особенное.

— Терпение, — говорю я себе, — вот основная добродетель.

И я сажусь за свой стол, вожусь с запутанным фрагментом программы, который нужно переписать. Но сердце мое в этом не участвует, и я знаю, что в этот день я не отрабатываю моего жалованья. К четырем часам я не выдерживаю. Хватаю телефон и набираю специальный номер, по которому для абонентов вещает «Брэдфилд саунд».

Этот материал был главным в выпуске новостей, как и следовало ожидать. «Сегодня днем полиция обнаружила, что тело мужчины, найденного на территории Темпл-Филдз рано утром, не является пятой жертвой серийного убийцы, который вызвал ужас в Брэдфилдском сообществе геев». Я осознаю слова диктора, мой гнев стихает, внутри снова гулкий покой.

Решив больше не ждать, я бросаю трубку. Наконец они что-то усвоили. Но мне пришлось пройти через четыре часа ада из-за их ошибки. И я даю клятву, что каждый час моих страданий добавит один час к мучениям доктора Хилла.

Брэдфилдская полиция совершила самую нелепую ошибку. Доктор Тони Хилл, глупец, который даже не понял, что все мои преступления — только мои, назначен официальным полицейским консультантом расследования дела серийного убийцы. Бедный заблуждающийся дурак. Если таков их лучший кандидат, значит, им вообще не на что надеяться.

17

Если убиваешь из чистого сладострастия, совершенно не задумываясь над тем, что делать с опасным свидетелем, как захватить побольше добычи или насладиться местью, спешка равносильна самоубийству.

Боль была так невообразимо сильна, что Тони хотелось верить — это страшный сон. Он и не представлял себе, сколь разнообразна боль. Тупо пульсирует голова… резко свербит в горле, вопят вывернутые плечевые суставы, сводит судорогами бедра и лодыжки. Поначалу боль блокировала все остальные чувства. Глаза у него были плотно зажмурены, от физической муки на лбу проступал пот.

Постепенно он понял, что, если перенести тяжесть тела на ноги, судороги затихают и мучительные ощущения в плечах ослабевают. Когда страдания чуть отпустили, он ощутил тошноту, идущий из глубины позыв к рвоте, грозящей вот-вот перелиться через край. Одному Богу ведомо, сколько времени он здесь провисел.

Медленно, сторожась, он открыл глаза и поднял голову, от чего по шее и плечам пробежал мучительный спазм. Тони огляделся. И тут же пожалел об этом. Он сразу понял, где находится. Помещение было ярко освещено, лампы направленного света висели на потолке и на стенах, являя взгляду побеленную комнату. Пол из грубого камня был в темных пятнах: кровь застыла лужицами и брызгами. В лицо ему слепым оком уставилась видеокамера на треноге, красная лампочка, мигавшая сбоку, дала знать: его попытка оглядеться записана. К дальней стене магнитной лентой был прикреплен набор ножей. В одном углу он увидел то, что не могло быть ничем иным, кроме орудий пыток. Дыба; некое странное сооружение, вроде кресла, которое он узнал, но не смог вспомнить названия. Что-то имеющее отношение к христианской религии? Что-то не то, чем оно кажется? Кресло Иуды — вот что это такое. А на стене огромный деревянный андреевский крест, отвратительная пародия на религиозную святыню. Тихий стон сорвался с его пересохших губ.

Узнав худшее, Тони сделал попытку осознать свою позу. Он обнажен, кожа покрыта мурашками, потому что в погребе холодно. Руки связаны за спиной: судя по твердым краям, врезавшимся в запястья, это наручники, их крепко удерживает то ли веревка, то ли цепь, то ли что-то еще, прикрепленное к потолку. Этот трос достаточно прочен, он оттягивает верхнюю половину его тела вперед, заставляя согнуться вдвое. Тони удалось стать на большие пальцы ног и вывернуться вбок. Краешком глаза он увидел крепкую нейлоновую веревку, перекинутую из-за его спины через блок, вдоль потолка, и через еще один блок к лебедке.

— Иисусе Христе, — хрипло прошептал он.