Песни вещих птиц

– Да, так ты и думала, – заключил Водяной, – а я, признаюсь, хотел. Но какая разница, будешь ты сидеть в темнице или скитаться по миру Нави? В конце концов ты поймёшь, что лучше моего дворца не сыскать.

Он хмурил густые брови, а Янина силилась подобрать нужные слова.

– Я…

И тут Водяной притянул её к себе и крепко, до боли поцеловал. Она и охнуть не успела, как он уже скрылся под водой, а Янина осталась посреди озера. По одну руку чёрная скала прорезала небесный свод, по другую – плотно прижались друг к другу деревья. Лес смотрел неприветливо.

– Куда же… Куда мне теперь?

Мимо неё проплывала огромная утка: клюв у неё был каменный, перья шёлковые, а вместо глаз – изумруды. Янина в изумлении смотрела на необычную птицу, пока не поняла, что нужно бы её догнать. Дело оказалось нелёгким. Сколько она ни старалась, утка держалась на том же расстоянии, только поблёскивала изумрудным глазом, следя за девушкой.

– Уточка! – взмолилась Янина. – Возьми на спину, довези до берега! Иначе мне не доплыть.

Птица чудом услышала, остановилась и подставила крыло, помогая влезть на спину. Затем так же неспешно поплыла к берегу, в сторону леса. «Значит, туда мне и надо», – подумала Янина, прижавшись к птичьей шее. Утка покачивалась на воде, убаюкивая. Янине показалось, что она слышит песню. Голос был нежный, звонкий, как прохладное утро.

– Там, где солнца свет,

Там, где в травах сок,

Довелось тебе

Повстречать свой рок.

Воды мутные,

Скалы грозные,

Не сойдут с пути

Сёстры мои.

– Кто ты? – удивлённо спросила Янина, когда поняла, что руки обвивают вовсе не утиную шею, а человеческую. Золотые волосы девушки-птицы были заплетены во множество кос, лоб украшен серебряной тиарой, щёки румяны, как рассвет, и только тело не изменилось – шёлк крыльев ласкал кожу.

– Сёстры верные,

Тропы древние,

Тропы древние,

Позабытые…

Как по ним ведут

Птицы вещие.

Как они поют,

Сбыться тому.

– Сбыться тому, – повторила Янина, заворожённо глядя на приближающийся берег: там расступался лес, открывая тропу.

Утро было или вечер, Янина не знала. В лесу пели птицы, да только будто не для её ушей. Пахло разнотравьем, да будто тоже не ей дышать. И уж точно не для её глаз создавалось небо, непохожее на земное, словно мир вывернули наизнанку. И только у небольшого деревянного дома она почувствовала себя цельной, ощутила жизнь всем телом, вспомнила прошлое всем сердцем. Радость охватила Янину, ведь она пришла к старшей сестре.

Дверь скрипнула трижды. Занавеска вылетела в окно, наслаждаясь свободой, потом, словно затосковав, вернулась и надулась парусом, чтобы через минуту вылететь снова. Пузатые чашки в красный горох важно встречали гостей, а гостьи смущённо стояли посреди комнаты, разглядывали друг друга, распахнув глаза до боли и блестящей влаги, словно это помогало заглянуть в самое естество и понять, что же изменилось.

Они знали имена друг друга, но и только. Да и знали ли? Какие прозвища они получали в детских забавах? Из каких глубин памяти доставали игры, считалки, присказки? Под пуховыми одеялами они скрывали лица, в кукольных домах прятали таланты, в догонялках бежали от страхов, а за книжными полками искали новые миры. Делали домашние задания так, будто каждое откроет новый секрет, новый этап, – и разочаровывались, не находя того, что нельзя объяснить уравнением, формулой или грамматическим правилом. Росток интуиции, неиспользованной и высмеянной, увядал с каждым новым днём рождения. Чтобы спасти себя, интуиция стала крошечным зерном, нарастила твёрдую скорлупу и спряталась на чердаке, куда безлунными ночами, оставляя свой вечный пост, заглядывал деревянный петух. Кажется, он долго раздумывал, но однажды выудил зерно неуклюжим клювом, вынес под звёздное небо и кинул в разрыхлённую землю. Там оно и проросло. Ствол оказался крепок, ветвистые корни росли не вниз, а вверх. Так перевернулся мир, и уже в нём, перевёрнутом, четыре сестры встретились вновь.

– Ну вот, – первой заговорила Надя, – мы взяли и нашли её.

Марьяна молча распахнула объятья, и младшие сёстры кинулись к ней. Слезами и нервным смехом вылились все страхи: осталась ли собой? узнает ли? примет ли? Прозрачный тюль больше не бежал на волю, а кукушка произнесла пару довольных «ку-ку». Надя взглянула на часы: вместо цифр – непонятные руны, стрелок и вовсе нет. Она обхватила старшую сестру за талию и долго не отпускала, боясь, что та снова исчезнет.

– Марьяна!.. Это же ты, правда? С тобой всё хорошо?

– Кажется, да, – улыбалась Марьяна. – Но что-то изменилось. Да вы на себя посмотрите!.. Как добрались? Как решились на такое?

– Пелагея Ивановна подсобила, – проворчала Ксюша, утирая слёзы радости, – ещё до того, как ты пропала, между прочим…

– Знала она всё, – прищурилась Янина. Надя ухмыльнулась.

Они стали говорить наперебой:

– Птица Сирин пела у реки…

– И мы рылись в каких-то записях бабки Пелагеи…