Песня чудовищ

– Мне известно, кто вы. Иначе Рагдай не привёл бы вас, – нетерпеливо отмахнулся Ружан. – Колдовство колдовству рознь. Я видел, на что способны колдуны. Холод – страшная сила, и сейчас самое время для вьюжных вроде вас.

– Значит, колдовство вам нужно как можно скорее, пока не отступили холода?

Михле быстро соображала. Согласится – получит хорошую оплату. Может, выйдет даже выторговать у царевича лучшие условия для всех колдунов Стрейвина: например, чтоб им позволили вести дела в Аларии, не скрываясь и не боясь.

– Прошу прощения, но вам ведь точно нужны деньги. Хотите торговаться?

Ружан окинул Михле выразительным взглядом, и ей стало стыдно за свой вид. Сидит в старой душегрее, в растоптанных сапогах перед красивым царевичем в золоте. Тут же стыд сменился злостью: так кто же виноват, что колдуны не могут в открытую предлагать свои услуги и вынуждены перебиваться случайными заработками? Разве не аларские цари десятилетиями изгоняли колдунов из своих земель?

Не дожидаясь ответа, а может, прочитав его по лицу Михле, Ружан продолжил:

– Мне нужно отыскать человека и убить его.

– Быть может, вам лучше послать войска? Почему именно колдовство?

Ружан нахмурился, недовольный встречным вопросом колдуньи.

– Потому что я хочу, чтобы ему было страшно перед смертью. А истинный ужас способно навести только колдовство. Уж я-то знаю.

По шее Михле пробежали мурашки – столько тяжести и холода было в последних словах царевича.

– И вы уверены, что я настолько сильная колдунья? – спросила она.

– Не уверен. Но вы будете стараться. И вы будете не одна.

Ружан сунул руку за пазуху и вынул мешочек из багряной замши. Внутри что-то приятно позвякивало, и у Михле зачесались ладони от желания скорее получить деньги. Она спешно кивнула и облизала губы.

– Х-хорошо. Я попробую. А что значит – буду не одна?

Ружан усмехнулся и убрал мешочек.

– Неужели вы думаете, что будущий царь стал бы полагаться на единственную маленькую колдунью? Я соберу столько колдунов, до скольких получится дотянуться. Мне нужна мощь, но даже сильная буря состоит из отдельных снежинок, верно?

– Верно. – Михле опустила голову, и коса скользнула с плеча. Быть одной из снежинок в буре – честь или позор? Но Ружан говорил так, словно действительно собирался помочь заработать многим молодым колдунам. Он выглядел уверенным, и Михле вдруг поняла, что верит ему – разряженному богатому царевичу. Быть может, она пожалеет потом, но сейчас кивнула – более робко, чем хотела.

– То, что вы говорите, – хорошо. Только мне страшно, что из-за моего колдовства может умереть человек.

Михле всхлипнула. Как ни сильна была жажда денег, но всё же на неё накатил ужас – Ружан был похож на того, кто без колебаний убьёт любого человека, который придётся ему не по душе. Она прикрыла глаза. Не этого, не этого она ждала, когда ей предложили послужить колдовством… Одно дело – показывать чудеса в балаганах на потеху публике, ворожить вихри со звериными мордами, а пытаться кого-то убить своими чудесами – это что-то новое, тёмное, страшное, непонятно как осуществимое…

Руки Ружана медленно, будто он сам чего-то боялся, опустились на её плечи. Михле моргнула – царевич смотрел прямо на неё, и она хорошо разглядела его глаза: светло-серые, льдистые, с крупными тёмными крапинками. В Стрейвине считалось, что тот, у кого глаза с крапом, повязан кровью с колдовством, и обучение дастся ему легче других. Но стал бы царевич просить, если бы сам умел ворожить?

– Вы нужны нам, вьюжная зверословка. Нам нужен ваш дар. – Ружан взял руку Михле, зачем-то положил на ладонь платок и слегка надавил большим пальцем – мягким, тёплым. В месте прикосновения зазвенела мелкая дрожь, предвестница колдовства. От кожи поднялись крошечные снежинки. Ружан улыбнулся.

– Видите? Ваше колдовство достаточно сильно, чтобы я мог его узреть. А насчёт человека… Люди умирают, колдунья. Рано или поздно. И бывает, что смерть – милосерднее жизни. Я видел много смертей, и я знаю. Это злой человек. Он ранил девоптицу и похитил её. Я хочу, чтобы он понёс наказание. Скажите, разве преступник недостоин кары?

– Судьбы преступников решают цари, – возразила Михле. – Но злодеяние против девоптицы и правда страшный проступок. Наверное, он заслуживает наказания. И… если я буду не одна, не так уж это и ужасно…

– Всё верно. Вы сделаете правое дело. А насчёт судьбы преступника: я скоро стану царём. И я решил, что он достоин казни. Если вы встретите других колдунов, скажите им вот что. Скажите, что добрый царевич отомстит злому за девоптицу. Скажите, что Алария скоро перестанет быть врагом Стрейвину – молодой царь разрешит старые споры. Пусть все ваши знают. Скажете?

Его голос так ненавязчиво вкрадывался в голову и пленял, что Михле задумалась: а не колдун ли сам царевич? Его мимолётные прикосновения, его убедительные слова обнимали мягким покрывалом, и казалось, что нет ни злых вьюг за окном, ни затянувшейся зимы, которой конца и края не видно, а у самой Михле – полный ларец золота.

Монета за щекой вдруг ощутилась тяжёлой и горячей. Но горячее было желание умножить богатство.