Песня чудовищ

Ночь в Серебряном лесу вообще казалась Ивладу донельзя странной, причудливой: окружали со всех сторон высоченные яблони, шелестели перья чудесных девоптиц, доносился их сонный шёпот, а лютая стужа будто обходила лес стороной. Поблёскивали на кривых ветвях яблоки – то рдяным золотом, то мутной медью, и в голове всё мешалось яркими красками: синим небом, серыми стволами, золотыми искрами…

Лита не стала подкрадываться, спустилась на снег чуть поодаль и шагнула навстречу Ивладу.

– Непривычно видеть сразу двоих мужчин в нашем лесу, – сказала она, поводя оперёнными плечами.

– Уж ко мне тебе придётся привыкнуть. – Ивлад кисло улыбнулся.

– Когда меня схватил твой брат, я не могла сопротивляться. Потому что перед этим ты меня ранил. Но сейчас-то тебя никто не ранил. И ты ведёшь себя так же, как я, когда меня, связанную и с заткнутым ртом, носили по деревням.

Ивлад удивлённо уставился на Литу.

– Я не могу даже шагу ступить за пределы леса. Это то же самое, что и твои путы, наложенные Ружаном. С чего ты взяла, что моё положение лучше, чем было твоё?

– Тебя никто не ранил, – ответила Лита и как бы невзначай повела крылом, тем самым, в которое вонзилась стрела, пущенная из лука Ивлада.

В груди всё сжалось колючим комком. Так же, как сжималось, когда он вспоминал о Ружане – о том, как старший царевич привязал к дереву и растёр снегом по голой груди, как велел кинуть в темницу и самого Ивлада, и даже Нежату, их ласковую сестрёнку…

– Ранил, – произнёс он глухо, пряча подбородок в ворот кафтана. – В спину. Не стрелой, но делом и словом. Это тоже мешает, поверь.

Ивлад отвернулся от Литы, втянул голову в плечи. Ни на кого смотреть не хотелось, хотелось только баюкать этот комок в груди, ставший вдруг таким болезненным и тяжёлым, будто всё это время рос из семечка, а сейчас распустил шипастые плети и заполнил собой всё нутро, готовый вот-вот вылезти из горла.

– Тем не менее я выбралась. Но ты даже не думаешь о том, чтобы попытаться.

– Отец меня отдал на откуп. Всю мою жизнь смотрел на меня и знал, что отдаст меня лесу не задумываясь. Я-то думал, он меня любил…

Ивлад стиснул зубы, чтобы сдержать слёзы. Сквозь одежду он почувствовал, как что-то легло ему на плечо, и, обернувшись, увидел, что Лита неуклюже приобняла его крылом.

– Он тебя и любил. Царь просил тебя не ехать за мной в лес. Он хотел уберечь тебя, Ивлад, а ты, как упрямый ребёнок, побежал геройствовать.

– Ты хотела сказать, как дурак?

Лита хмыкнула:

– Что хотела, то и сказала, дальше ты сам додумал. Я никогда не смогу понять тебя – по сравнению с тобой я чудовище, никогда не покидавшее дома по своей воле и не знающее своего отца. Мы все здесь – сёстры, матери и дочери, наши узы настолько переплетены, что никто уже не придаёт значения, кто кому подарил жизнь. Подумай, что бы ты хотел сейчас сказать своему отцу, если бы он был жив?

Губы Ивлада дрогнули.

– Ты сама призналась, что мало смыслишь в жизни. И то, как ты пытаешься меня утешить, выглядит…

Крыло соскользнуло с плеча, Лита заскребла когтями по снегу и обиженно прошипела:

– И не думала тебя утешать, царевич. Просто неловко смотреть, как ты шмыгаешь носом и пытаешься не расплакаться.

Ивлад протянул к ней руку, но тут же опустил.

– Я бы хотел разозлиться на него. Но не могу.

– Так разозлись. Что тебе мешает? Тебе бы пошло на пользу. Злым ты мне нравишься больше, чем расстроенным.

– Даже если я разозлюсь, то только сожгу сам себя изнутри. – Ивлад опустил голову, и снежинки стали засыпаться ему за шиворот. – Отца больше нет, Ружан станет царём, Домир и Нежата найдут способ вернуться к жизни – в Восточной Халкхе или Глангрии, а может, ещё где-то. Но я останусь здесь и умру так же быстро, как ваши несчастные служанки. Вот и всё, Лита. Я не знал своей матери – она умерла, когда я был совсем маленьким. Не знал и старшего брата – мы вместе выросли, но он, оказывается, видел во мне только соперника. Теперь я понимаю, что отца я тоже не знал. И вот я сижу здесь, посреди заколдованного леса, разговариваю с девоптицей и думаю: а знаю ли я сам себя?..

В памяти мелькнуло: вот он, пятилетний Ивлад Радимович, качает на полу светлицы деревянную лошадку, выкрашенную блестящими глангрийскими красками. Братьев увели учиться верховой езде, а ему отец не разрешал – говорил, мал ещё, ушибётся. К нему приводят семилетнюю Нежату, приносят сладостей, и он успокаивается, забывает, что не взяли вместе со старшими. Видать, надо было требовать усерднее: глядишь, сейчас бы его ценили выше.

– Перестань жалеть себя. Я тоже жалела. А теперь смотри, мы поменялись местами. Я наконец-то дома, а ты стоишь с мокрым носом. Ужасное ощущение, правда?

– Лита, – вздохнул Ивлад, – ты совсем мне не помогаешь. И не поможешь.

– Кое-чем всё же помогу, – ответила Лита вдруг изменившимся тоном: тихим, вкрадчивым. Ивлад не понял, что она имела в виду, но тут девоптица подошла совсем близко, вытянула шею и приподнялась на мягких лапах. Её лицо оказалось напротив лица Ивлада – чуть ниже, так, как если бы невысокая девушка захотела дотянуться до него.