Песня длиною в жизнь

Это была история проститутки, которая влюбилась в аккордеониста. Но он ушел на войну, откуда уже не вернулся… История оказалась очень своевременной. Подобные ей часто можно было услышать в новостях по радио. Эдит знала, что эта песня затрагивает самые потаенные чувства слушателей. Многие люди потеряли сыновей, отцов, братьев и мужей или все еще ждали их возвращения. Но немцы продолжали упорно сражаться против превосходящих сил союзных армий. Сколько это будет длиться, не знает никто. Когда выжившие французские солдаты вернутся домой? Мишель Эмер, композитор и автор текста песни, был одним из этих солдат. Он был ее хорошим другом. Четыре года назад, в феврале, она проводила Мишеля на войну его же собственной песней. Так что ей не нужно было фантазировать, чтобы проникнуться сочувствием к героям, о которых она пела. Она стояла на сцене с опущенными руками и пела о том, что чувствовала. Она хотела достучаться до сердец слушателей. Каждый, кто ее слышал, должен был поверить в ее слова. А для этого ей не требовалась лишняя жестикуляция.

Музыка прекратилась, но Эдит продолжала петь. О таком исполнении она когда-то договорилась с Мишелем Эмером: «Arrétez! Arrétez la musique!»[31] A потом все стихло. Эдит глубоко вздохнула.

В следующий момент застучали по пюпитрам смычки и дирижерская палочка. Так аплодировали музыканты, отдавая дань уважения ее искусству.

Мимолетная улыбка, затем она показала жестами, что это еще не все. Она прикрыла глаза левой рукой и заговорила, стоя в сияющих лучах прожекторов. Она чувствовала себя слепой, потому что при специальном освещении не могла ни разглядеть пустой зал, ни различить лица отдельных музыкантов в оркестровой яме.

— Спасибо, большое спасибо. Но мы должны повторить номер снова. Мне кажется, что я опоздала со вступлением… И можно ли что-то сделать со светом? Я ничего не вижу…

— Свет, пожалуйста! — послышались голоса технических специалистов. — Где светотехник?

— Но главное — не оставьте меня в кромешной темноте, пожалуйста, — пошутила Эдит, когда услышала торопливые шаги за сценой.

Из оркестровой ямы послышался дружный смех.

— Ладно, светотехник пусть делает свою работу, а мы будем делать свою, — сказала она музыкантам. — Пожалуйста, все с самого начала!

Через мгновение зазвучали первые ноты аккордеона.

Она сосредоточенно считала такты, пока не пришло время вступать. Этот шансон они репетировали несколько раз. Эдит требовала от своего голоса невозможного, но как бы она ни увлекалась, она не забывала о технике пения, которой когда-то занималась с Раймоном Ассо. Потом она спела «Мой легионер» — песню, которую с полным правом считала своей, хотя ее исполняла и Мари Дюба. Эдит пела так выразительно, искренне и естественно, что невозможно было не сопереживать героям ее песен, страдающим от потерь, одиночества и несчастной любви.

Она давно не получала вестей от Раймона, равно как и от Мишеля Эмера и композитора Норберта Гланцберга, немецкого еврея, которому Андре когда-то помогла скрыться от нацистских преследователей. Хорошо знакомые мелодии пробуждали в Эдит воспоминания о старых друзьях. Она вспомнила, что в свое время покинула Раймона ради Поля Мёриса[32], который тоже был призван в армию в начале войны и в отличие от многих других сумел каким-то образом вскоре вернуться домой. С Полем Эдит вела совершенно буржуазный образ жизни, пока не ушла и от него, встретив Анри Конте.

Даже если она снова переспит с Анри, совсем не факт, что она сможет долго жить с ним. Анри был действительно милым и, вероятно, заслуживал ее привязанности, но она была не из тех женщин, которые согласны делить мужчину с соперницей. Если он окончательно не расстанется со своей женой Дорис, их общение скоро прервется. В глубине души Эдит давно знала, что он никогда не будет принадлежать ей целиком. Все это пронеслось у нее в голове, когда она пела о любви и боли. Она сама ощущала эту страсть и всепоглощающую печаль. Она хотела, чтобы строки ее песен оживали для каждой аудитории. И ей удавалось это снова и снова, потому что чувства, о которых она пела, были важной частью ее собственной жизни.

Репетиция затягивалась.

К этому времени светотехник установил свет так, что Эдит смогла наконец посмотреть в глаза дирижеру. Подняв руку ко рту и демонстративно подув на нее, тот намекнул, что пора бы уже и перекурить. Она улыбнулась в ответ и одобрительным жестом дала понять, что согласна прерваться. Она тоже хотела расслабиться и чего-нибудь выпить. Остается надеяться, что Лулу позаботился о том, чтобы принести бутылку вина в гримерку. И стакан воды. А может быть, и что-нибудь покрепче — вдруг ему удалось где-нибудь раздобыть бутылку коньяка?

— Десять минут перерыва! — крикнул режиссер.