Песня Кахунши

Двор озаряется светом фар, подъезжает большой белый автомобиль. Шофер не выключает двигатель. Из машины выходит мальчик. «Хорошо хоть этот не калека», – радуется Чамди. Мальчик чистенький и нарядно одет – новенькая синяя футболка и белые шорты. Ровесник Чамди, симпатичный, с челкой до бровей. Его, наверное, можно даже за девочку принять.

Ананд-бхаи возвращается и подходит к машине. Тонированное стекло опускается, Ананд-бхаи забирает конверт. Стекло поднимается снова, машина разворачивается и уезжает. Ананд-бхаи кладет конверт в карман.

Мальчик секунду стоит на месте, потом делает шаг вперед, смотрит на Чамди, может быть, потому, что впервые видит его. Чамди улыбается, но мальчик не улыбается в ответ. Он медленно делает несколько шагов и вдруг падает. Чамди бросается на помощь, наклоняется. На белых шортах расползается кровавое пятно. Красные капли текут по ногам. Чамди в ужасе глядит на эти капли. Он не понимает, что случилось. Ананд-бхаи садится на корточки, легонько похлопывает мальчика по щекам, смотрит на Чамди и улыбается. Чамди отводит взгляд. Аанад Бхаи поднимает мальчика и уносит его к себе.

Они возвращаются другой дорогой. Сумди и Гудди впереди, Чамди плетется следом, не глядя по сторонам. Он старается не думать о мальчике. За вечер он всего насмотрелся, и уродов видел, и зверства всякие, но вот парнишку этого жальче всего. И чего это Ананд-бхаи вдруг так нехорошо улыбнулся?

– Кто это был? – спрашивает Чамди.

Гудди молча подбирает веточку и швыряет ее через каменную ограду. На ограде висит щит с рекламой мыла «Лайфбой».

– Кто он? У него кровь текла, – не отстает Чамди.

– Это Куколка.

Странные все-таки у них прозвища. Красавчик, Джекпот, а теперь еще Куколка.

– А почему Куколка?

– Слушай, – взрывается Гудди, – тебе прямо обязательно все на свете знать?

– Да я просто…

– Ничего, – говорит Сумди. – Пусть знает. Куколка, потому что с ним взрослые мужики играют. В грязные игры. И калечат по-всякому. А кровь пошла, потому что…

– Сумди! – одергивает его Гудди.

– Да ладно! Он принадлежит Ананду-бхаи. С виду такой паинька, а на самом деле – гнойный…

– Хватит! – выходит из себя Гудди.

Сумди презрительно сплевывает. Кажется, Чамди понял, что он имел в виду. Хотя и не вполне. Ему и мальчика жалко, и за себя страшно, хотя чего бояться, неясно.

Ребята идут молча. Со строительной площадки доносится размеренный стук – это калека-охранник обходит территорию, опираясь на бамбуковую палку. Он замечает их, и стук становится громче. Сумди замедляет шаг. Охранник настораживается, но пока ничего не предпринимает.

– Я хочу покормить Моти.

– Моти сам как-нибудь разберется.

– Он заболел.

– Не сейчас. Потом покормишь.

Гудди не спорит. Опускает голову и идет дальше.

Вот зачем Чамди начал спрашивать про Куколку? Только Сумди разозлил. Лучше бы Чамди вообще этого Куколку никогда не видел. Нет, но с чего это Ананд-бхаи так улыбнулся? Чамди старается отвлечься, смотрит на висящий в витрине булочной пакет сливочного печенья. На прилавке разложен нарезанный хлеб.

Перед табачным киоском пылает жаровня, над ней хлопочет потный толстяк, жарит бараньи отбивные. Чамди всматривается в его темное, распаренное лицо. Сумди здоровается с толстяком и дает ему десять рупий, полученных от Ананда-бхаи.

– Что с тобой? – спрашивает Гудди, не глядя на Чамди.

– Ничего, просто я…

– Привыкнешь. Уж коли живешь на улице, так за несколько дней всего насмотришься. Многие взрослые и за всю жизнь такого не увидят. Папа всегда так говорил. Не переживай.

– Ладно. Спасибо тебе.

За все время знакомства Гудди первый раз говорит с ним по-человечески.

Толстяк вертит шампуры и утирает пот рукавом рубахи.

– Сейчас с Даббой-Коробком познакомишься, – улыбается Гудди. – Он славный.

– А кто это?

– Нищий. Он давно на Ананда-бхаи работает.

– Почему Ананд-бхаи велел Сумди его накормить?

– Сейчас увидишь.

Чамди думает: «А этого почему Коробком зовут? Он что, на коробок похож?» Лучше не спрашивать. Сдались ему их имена!

Все готово. Толстяк заворачивает отбивные в газету и отдает Сумди. Тот сразу сует кусок мяса в рот и тут же выплевывает его на газету.

– Горячо! – пыхтит он.

Толстяк хохочет, обливаясь потом над шипящими углями. Гудди тоже берет кусок, на ходу перекидывает его с ладони на ладонь, дует и откусывает. Отбивная еще дымится. Сумди уже прожевал свою и протягивает кулек Чамди:

– Ешь, пока не остыло.

– Это же для Даббы!

– А нам за доставку? Хватай, святоша!

– Не корми Чамди, – строго предупреждает Гудди, – он в решетку не пролезет.

– Пусть ест, а то в обморок грохнется, пока удирать будет.

У Чамди слюнки текут от запаха. Не дожидаясь ответа Гудди, он хватает кусок. Мясо так и тает во рту.

– Первый раз в жизни ем баранину, – говорит он.

– Да ты что?

– В приюте нам давали только овощи, рис и чечевицу.

– Жуть! Прямо как в тюрьме.

– Нет, там хорошо было. Мы спали на кроватях. И читать и писать нас учили.

– Опять он со своей грамотой! Только время попусту тратили. Вот скажи, умей Мунна читать и писать, ему бы что – глаз не выкололи?

– Так ему глаз выкололи? Он теперь без глаза?!

– Надеюсь.

– Почему?! – ужасается Чамди.