Песня Кахунши

Полотенца нет, но на подоконнике лежит оранжевая салфетка. Чамди вытирается и проводит рукой по мокрым волосам. Гудди лежит в комнате Дарзи. Чамди представляет себе, как она ходит и смеется. «Вот я войду, а она уже встала», – говорит он себе. Надевает шорты и выходит. Придется попросить у Ананда-бхаи рубашку, белая майка пропала во время взрыва. Чамди старается не вспоминать об этом.

– Ну и ребра у тебя, – изумляется Ананд-бхаи. – Прямо как ножи!

Чамди не отвечает. Ему хочется сказать, что это бивни и когда-нибудь они победят таких, как Ананд-бхаи. Вот с миссис Садык Чамди своей худобы совсем не стеснялся. Она всегда говорила, что Чамди вырастет и мясо на ребрах нарастет. Повидать бы ее сейчас!

– Можно у вас попросить рубашку?

– А с твоей что случилось?

Чамди молчит.

Ананд-бхаи выдвигает нижний ящик все того же комода и бросает Чамди футболку.

– Я в ней в крикет играю, – поясняет он. – Болею за нашу сборную. Отличная команда, но положиться на них ну никак нельзя. Сукины дети! То они носятся как угорелые, а то еле тащатся.

Оказывается, Ананд-бхаи тоже любит крикет. Как странно. На улицах Бомбея в крикет не играют, как он когда-то мечтал. Чамди даже обычного мячика ни разу не видел.

Чамди надевает футболку, она ему велика, короткие рукава достают аж до самых запястий. Он заправляет ее в шорты. Футболка надувается пузырем. Ну и ладно. Еще бы чистые шорты…

– Я хочу посмотреть на Гудди, – говорит он.

– Не сейчас. Она спит.

– Но…

– Дарзи и старуха тоже спят. Не буди их.

Почему Ананд-бхаи не говорит «отец» и «мать»? У него целых двое родителей, а он их так называет.

Ананд-бхаи ждет Чамди у двери. Зеленая занавеска сдвинута в сторону. «Который сейчас час?» – думает Чамди. Все двери во дворе закрыты. На земле перед комнатой Дарзи горит масляная лампа, но и его дверь тоже закрыта. Фитилек лампы потрескивает и коптит.

Они подходят к машине. Чамди нехорошо. Забираться внутрь не хочется. Ананд-бхаи открыл дверцу, но Чамди переминается с ноги на ногу, вглядываясь в темноту. В приюте были бугенвиллеи, они всегда ему помогали. Даже ночью можно представить, будто они залиты солнцем, и тогда становится не так страшно. Хоть бы и тут какие-нибудь цветы были, а не только помидоры и огурцы. Глядя на них, не успокоишься.

Ананд-бхаи стучит по стеклу. Чамди забирается в машину и старается не оборачиваться. Молча смотрит вперед. Машина трогается с места, фары освещают грядку Дарзи. «Они прямо дрожат от ужаса», – думает Чамди. Помидоры похожи на капли крови. Почему Бог создал кровь, цветы и овощи одного цвета?

В переулке темно, только фары освещают путь – выбоины на дороге, летящие над ней грязные пакеты, кровать на тротуаре. На кровати спит мужчина, подложив под голову вместо подушки рубаху. Вот уже потянулись незнакомые улицы, и Чамди закрывает глаза. Ему неинтересно смотреть по сторонам, он бы и уши заткнул, чтобы не слышать, как Сумди дышит ему в затылок. Чамди невольно оглядывается, на заднем сиденье никого нет, он все придумал.

– Твой друг в багажнике, – говорит Ананд-бхаи.

Машина набирает скорость. Чамди снова закрывает глаза и открывает их, только когда машина сбрасывает ход, сворачивает на аллею, проезжает между деревьями и останавливается на открытой площадке.

Они выходят. Чамди смотрит в темное небо. Интересно, Сумди уже там или еще пока здесь, в своем теле? Нет, ему ведь так хотелось побегать. Сумди не стал бы ждать.

Ананд-бхаи открывает багажник и поворачивается к Чамди. Надо помочь ему вынуть тело. Чамди не хочется смотреть Сумди в лицо. Он никогда не забудет, как сыпались на дорогу зубы.

Хорошо, что тело завернуто в белую простыню. Ананд-бхаи берется за один конец тюка, Чамди за другой. Свободной рукой Ананд-бхаи захлопывает багажник.

Вдоль площадки выстроились навесы, крытые жестью. Под каждым навесом бетонная плита и дрова для сожжения мертвых. Кое-где горят погребальные костры. В воздухе висят клубы пыли и дыма. У колонки старик моет руки под краном. Закрывает воду, вытирается подолом рубахи. Вокруг покойников, приготовленных к сожжению, толпятся мужчины, многие в белом; женщины сидят на скамьях поодаль. Пронзительно кричит молодая женщина, ее утешает другая, постарше, одетая в кремовые шаровары и короткое платье. Она обнимает молодую, гладит ее по спине, но та не успокаивается. Ее рыдания заглушает треск горящих поленьев. Мимо проносят погребальные носилки. Мужчины шагают молча, из-под навесов несутся всхлипы. Как сказать Гудди, что Сумди погиб? Гудди храбрая девочка, но перенесет ли она страшную весть? Хуже всего будет, если она не заплачет. Закроет глаза и больше никогда не откроет.

Ананд-бхаи направляется к навесу. Они опускают тело на бетонную плиту. Чамди хочется, чтобы простыню не снимали.

Но Ананд-бхаи сдергивает ее.

Чамди заставляет себя поднять глаза. Лицо Сумди изуродовано даже еще страшнее, чем ему запомнилось.