Песня Кахунши

Подходит человек в белом. У него на лбу красная точка – тика. Значит, он пуджари. Его сопровождает мальчик, на год или два старше Чамди. Ананд-бхаи кладет тело Сумди на дрова, уже облитые маслом. Чамди смотрит на грязное, окровавленное тело. «Может, бросить в этот костер свою белую тряпку? Зачем она мне теперь? – думает Чамди. – К отцу она меня точно не приведет. И вообще ни к чему хорошему не приведет. Вон до чего уже дошло…»

Пуджари читает молитву, но Ананд-бхаи останавливает его. Тело сбрызгивают какой-то жидкостью. Мальчик держит наготове пылающий факел и смотрит на Ананда-бхаи. Тот поворачивается к Чамди. Желтое пламя подрагивает на ветру. Пуджари заваливает тело и лицо Сумди ветками. Чамди хочется взглянуть на друга в последний раз, прошептать ему на ухо прощальные слова. Если бы Сумди сам решал, как ему покинуть этот мир, он бы ушел с папиросой в зубах.

Мальчик передает факел Чамди.

Чамди хочется прочитать молитву, но вместо Бога и рая перед глазами встает зияющая дыра в стене храма.

Чамди подносит факел к ногам Сумди.

Не может он начать с головы.

Ананд-бхаи смотрит, как горит тело Сумди. А ведь должно-то быть наоборот, думает Чамди.

Слышно, как плачут под другими навесами. Почему же он не может заплакать? Если бы сейчас его увидел Сумди, он наверняка расстроился бы. Вот Чамди стоит над ним, такой же безразличный ко всему, как и Ананд-бхаи.

Чамди не знает, что надо делать. Он бросает факел в костер и молча смотрит, как огонь пожирает Сумди.

Через час Чамди стоит перед домом Дарзи. Дверь в комнату по-прежнему закрыта. Тряпку с шеи он снял и теперь комкает в руке узелок. После кремации Чамди сложил в него пепел Сумди.

Чамди стучится. Ананд-бхаи запретил беспокоить стариков, но Чамди все равно.

Он оборачивается к окну Ананда-бхаи. Там темно. Наверное, уже спит. Чамди поднимает руку, чтобы постучать громче, но дверь открывается. Старуха молча впускает его.

Дарзи спит навзничь прямо на голом полу. Старуха укладывается рядом с Дарзи. Почему Ананд-бхаи не купит родителям кровать? Впрочем, может быть, им, как и миссис Садык, так удобнее?

Чамди осторожно, на ощупь, пробирается к Гудди. Кладет на пол белый узелок. Гудди тоже лежит на полу, и тоже на спине. Лоб забинтован. Наклонившись поближе, Чамди слышит ее тихое дыхание. Ну как же сказать ей о смерти Сумди? Может, она уже знает? Да и что он скажет? Какими словами?

«Твой брат погиб».

«Сумди умер».

«Сумди не выжил».

«Сумди».

Да, пожалуй, так. Больше ничего не нужно говорить. Просто имя. Она поймет.

Чамди берет ее за руку, ему очень хочется, чтобы она проснулась. Конечно, ей надо поспать, он понимает. Только пусть поскорее узнает о гибели Сумди, а то у него уже сил нет одному терпеть. Хотя вообще-то терпеть особенно и нечего. Даже странно, до чего он бесчувственный. «Сумди мог стать мне братом, – думает он, – со временем, не сейчас».

Гудди вздрагивает, будто услышав его мысли. А может, она уже с Сумди разговаривает и он рассказывает ей, что он добрался наконец до их деревни. Деревня, правда, не совсем такая, какой он ее себе представлял, но это точно она, потому что он тут многих узнал. Он и старосту знает, Сумди скоро к нему поведут, но он не боится, потому что жизнь он прожил настолько честную, насколько это было вообще возможно в Бомбее. Конечно, староста это поймет и оценит.

Чамди кладет руку на лоб Гудди. Она молча смотрит на него. Три мысли проносятся в его голове: «Хоть бы она не ослепла! Хоть бы она не оглохла! Хоть бы она не онемела!» Он-то ведь цел, а значит, вполне возможно, что ей досталось вдвойне. Так иногда бывает.

Гудди смотрит ему в глаза. Нет, она не ослепла. Чамди хочется заговорить с ней, чтобы убедиться, что и остальные страхи тоже напрасны, вот только не знает, что сказать. Что был взрыв? Что погиб политик? Что Ананд-бхаи обещает новые погромы? Так ведь ей все равно.

– Сумди, – тихонько говорит Гудди.

Ничего не надо объяснять, он так сжал пальцы Гудди, что она все поняла. Его снова тошнит, как тогда, днем, и огонь опять обжигает кожу. Языки пламени лижут его лицо и тело. Ему стыдно, потому что его так трясет, а Гудди лежит совсем тихо и смотрит на него целую вечность. Потом ее тоже охватывает дрожь, пальцы сжимают руку Чамди, как будто теперь взрывная волна боли докатилась и до нее.

Рано утром Чамди и Гудди идут на Грант-роуд, на мост. Гудди едва держится на ногах, ей не стоило выходить, но Чамди сказал, надо сделать то, о чем так мечтал Сумди. А больше ничего говорить и не нужно было.

Они медленно поднимаются по ступеням на мост. Чамди чувствует, как Гудди волнуется за Амму. Чамди уже сбегал к дереву, он хотел и Амму взять с собой, но не нашел ее. Он представляет, как Амма бесцельно бродит по улицам с младенцем на руках и не знает, что ее сын мертв.

Чамди вспоминает, как они с Гудди катались на лошадях. Он был счастлив тогда, в первый раз в жизни. Он благодарен судьбе за эту ночь. Чамди сжимает белый узелок и думает: «Странная штука – жизнь. Когда-то в эту белую тряпку был завернут я, а сейчас в ней мой друг».