Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга

– Что поделать, сияние прежнего Ланхрааса теперь заперто в сокровищницах королей и купцов, – сказала Шантари. – Дети толстосумов расплясывают лесное золото на балах Сенегримы и Ракасинги, растрачивают в развратных кутежах добытое разорением Ланхрааса, а когда закончится лес и здесь больше нечего будет взять, вся эта братия, все эти короли и хозяева чужих жизней – все вместе потекут за моря, кутить и разорять другие несчастные народы. У таких нуворишей нет родины, их совесть, семья и боги – золото, и они умеют находить золото во всем. Вы знаете, сколько было в Ланхраасе школ? Тысячи. А теперь осталась одна – в столице, в Чауянати. Сэкономленные на школах средства сияют в министерских сокровищницах. А сколько было лечебниц? Мануфактур? Мастерских? Еще недавно Ланхраас был богат и силен, он жил как умирающий аскет, который в последние мгновения жизнь захотел перепробовать всех жизненных удовольствий. Мастера сооружали невообразимые механизмы, изучали звезды, спускались на дно океанов, они построили каналы и дамбы на Аривади, которым завидуют Матараджан и Великая Нима, с их постоянными наводнениями. Поля плодоносили и в Ланхраасе не было голодных! Возводились театры и концертные сцены. Поэзия старого Ланхрааса – вершина человеческого искусства! А их корабли из металла? Они резали северные льды! И в один миг всё рухнуло под давлением человеческой алчности. Всё, что осталось от былого великолепия – руины и кости. Нет больше мануфактур, лечебниц, школ. Новая поэзия неинтересна и сочиняющим ее поэтам. А видели бы вы театры!.. Впрочем, еще наглядитесь. Печально, что нынешний Ланхраас не совсем понимает кем он стал. Он продолжает жить прошлым, продолжает воображать, будто по-прежнему сияет, как и много лет назад, и полагает даже, что достижения прошлого, подвиги тех давно ушедших людей, с их возвышенными мечтами и ценностями, – это подвиги ожиревших королей нашего времени. Как будто не люди прошлого, а он, новый Ланхраас, танцующий на костях, накормил обездоленных и вырастил прекрасный сад…

– Может быть…

– Нет, господин музыкант. Сада больше не будет. Люди больше его не хотят. Они разучились видеть красоту.

13

Птица провалилась сквозь паутину ветвей и рухнула в траву. Моросил надоедливый дождь, струился по листьям, шумел вразнобой. Хаыршах пошевелился, но встать не сумел. По лесу медленно ползла сизая, почти прозрачная река. Миллионы крошечных духов стлались по земле, просачивались через широкие деревья, кружились легкомысленно в ветвях. Птицу скрючило от боли. Она содрогнулась и все-таки сумела перевернуться. Кинжал Ашаяти, застрявший в костях крыльев, выпал на землю. Обессиленная давящей болью птица поползла прочь. Черепом вперед продиралась она сквозь сплетения трав и кустов, всё равно куда – лишь бы подальше от этого сизого потока!..

Птица поскользнулась на луже и камнем покатилась по склону, стукнулась о ствол одного дерева, о пенек другого. Хрустнули голые кости, из груди выскочило ребро и потерялось где-то в зарослях. Птица кувыркнулась с обрыва и рухнула на берег взволнованной реки.

Хаыршах поднял голову. Духи остались позади. С серого склона сползала серая грязь и лилась в серую реку под серыми небесами. Птица встала и подошла к воде, глянула на свое отражение. Клюв разбит, в черепе трещина, зато черные глаза живо клубятся, пыхтят ядом.

Птица заклокотала, захрипела, и объятый ужасом мир услышал ее жуткую песню. Из придавленных к земле кустов, из-под камней и переломанных корней поваленных деревьев полезли на свет извивающиеся черви.

14

На въезде в Чауянати, столицу Ланхрааса, карета замедлила ход и потащилась сквозь прорывавшуюся в город толпу. У высоких золотых ворот со страховидными чудищами на башне шатались беззаботные стражники в сложных чешуйчатых доспехах с красноватым и золотым орнаментом, донимали прохожих – нахально копались в торговых повозках, растаскивали по карманам всё приглянувшееся, с мерзкими шуточками щупали мужчин и женщин и стегали плетками тех, кому «не к лицу хитрая морда». Совсем интересных уводили за угол, где угрожали, плевались и вымогали взятки. Собравшиеся у ворот крестьяне, ремесленники и мелкие торговцы все как один были тощие, оборванные, грязные от бесконечных дождей, зато каким разнообразием типажей отличались от них стражники! Толстые и тонкие, высокие и низкие, заросшие и лысые, чистые и чумазые, старые – и даже дети лет по двенадцать, не больше. Эти мелкие вели себя особенно нагло – лыбились с надменностью скудоумных королей и, довольные своей малолетней властью, подгоняли дрожащих от холода крестьян пинками.

– Что за балаган тут? – Сардан выглянул из окна и едва не получил локтем в лоб. – Ой… стражи намело, как мусора ветром.

– Тут всегда так, – сказала Шантари. – Посмотрите на музыкантов у стены? Они играют торжественный королевский марш.

Трое тощих оркестрантов в углу исполняли что-то запутанное и очень пьяное.

– Почему они голые? – проворчал недовольный зрелищем Сардан. – Их как будто из борделя выгнали.