Тогда она в отчаянии схватила его за сумку, успела схватить. А та, слишком старая уже, по шву порвалась. И среди вещей выпавших была его тарелка любимая. Она вверх дном перевернулась. И там чуть сбоку от центра были четыре квадрата разной величины, в круге. И немножко линии у одного квадрата не хватало. И, кстати, если вспомнить, то знак мастера, прорезанный ножом, мелкий, и у обоих флейт был чуть в стороне от центра. Вписывался в узор фигур. Но…
Кружку с ручкой отломанной торопливо подхватил и перевернул вверх дном. И там тоже был этот знак! И тоже чуть сбоку от центра! Растерянно голову поднял на него, как-то отчаянно смотревшего на меня. Будто он надеялся, что я не вспомню. Но я запомнил ещё тогда. И вспомнил сейчас.
– Ты говорил, что эта посуда – подарок от твоего старшего брата. Он его сделал до того, как ушёл на войну.
И Алина замерла, потерянно, на охранника подруги во все глаза глядя. Он так долго был рядом. Несколько месяцев. И, оказывается, он был из её родни, той, что жила в Новодалье! Но… если любимая так удивилась, значит, она этого не знала? Но ведь она дружила с Мирионой! Как мир мог промолчать о такой важной вещи?!
– Но ведь он её предал, – прозвучал грустный голос рядом со мной.
Судя по тому, как Алина и Станислав во все глаза смотрели друг на друга: она – растерянно, он – испугано, они его не слышали.
Но… нет, он отшатнулся от нас, от неё.
– Значит… значит, ты – мой дядя? – растерянно спросила девушка. – Ты… брат моего отца? – она вскочила, руку к нему протянула, а он – отшатнулся. – Дядя…
– Не подходи ко мне! – закричал он, отчаянно заслоняясь от неё рукой.
– Так… – голос её дрогнул, а в глазах слёзы заблестели. – Ты и знать меня не хочешь?
– Не подходи! – потребовал Станислав сердито. – Я не хочу ни твоей радости, ни телячьих нежностей! Я ведь… – голос его дрогнул, кулаки невольно сжались. – Я ведь тебя продал! – он отступил от неё на шаг. И ещё на два. В сторону, от меня и от неё. – Я продал тебя Вадимиру!!! – руки его задрожали. – Дочь своего брата… единственную его дочь… я её продал! – и вдруг по его щекам потекли слёзы.
– Когда ты меня продал? – спросила она тихо.
Мужчина отвернулся от неё. Но боком стоял ко мне, и я видел, как он мучительно кусает губы.
– Разве ты меня продавал?
Станислав не сразу сумел ответить, а когда начал говорить, голос его дрожал:
– Он ведь заплатил мне, чтобы вы не вернулись. Чтобы ты и Цветана остались там. И… – и слеза новая скатилась по его левой щеке. – И когда вас схватил Борислав, то я просто ушёл. Знал и ушёл. Я… – шумно выдохнул. – Я ведь враг тебе.
Но Алина шагнула к нему, напрягшемуся. И вдруг обняла, прижалась к его спине щекой. Руки переплела на его груди. Он пытался сорвать её руки с себя, грубо схватил их, но она не отстала. И я мучительно замер. Он причинял ей боль, своей хваткой. Но она тоже причиняла ему боль. А ещё я боялся, что он может уйти и больше не вернуться. Тот последний человек, который что-то знал об её отце. Кажется, Станислав упоминал, что род его выродился. Да и сам он был не женат. Но… был ли он овдовевшим или внебрачных детей имел, но потерял на войне – он этого никогда нам не говорил. Он не упоминал, да и мы молчали. И Цветана о том ничего не знала. Но, кажется, и она тоже не спрашивала.
Он ещё какое-то время пытался вырваться, причиняя ей боль. Но она всё ещё его обнимала. Плакала, но обнимала, мешая уйти. Кажется, она понимала, что после этого признания он может уйти. Насовсем. Он и сам недавно признался мне, что в своей жизни разочарован. Вот только…
– Погоди-ка… – я обошёл его и встал перед ним, а он – напряжённо застыл, недоверчивым награждая взглядом. – Когда ты заключил договор с Вадимиром, ты не знал о ней. И когда Борислав её поймал, ты оставил её – и тогда ты тоже ничего не знал. Но как ты узнал о ней? – ступил к нему ещё ближе, смотря на него серьёзно и, может, пытаясь чуть надавить на него, напугав. – Если ты узнал, значит, был ещё кто-то? Кому было известно, что она – твоя родня?
– И правда… – Алина сказала растерянно. – Значит, был ещё кто-то?
Мужчина застыл, потерянно, кусая губы. Всё ещё не желая говорить. Хотя часть и, кажется, самую важную, он всё же уже сказал.
– Кто сказал тебе? – тихо спросила Алина. – Кто рассказал… – и, чуть помявшись, всё же добавила: – Дядя?
Но он молчал, сжав кулаки. И смотрел мимо меня. Куда-то над моим плечом. Пряча глаза. Хотя взгляд его, боли полный, я всё-таки видел. Хотя не видела она. Но племянница всё равно его держала, всё ещё крепко. Словно расставаться с ним нехотя. Даже после всего.
– Ты… – чуть помявшись, она всё же спросила: – Ты слышал голос Мирионы? Это она тебе рассказала?
– Мир ничего не говорит, – глухо произнёс новодалец. – Мир никогда не говорит с нами. Он вообще не живой.
– Но ты же узнал? – спросил я требовательно.