Песня моей души

В коридоре послышались шаги. Цветана вскочила, прижалась ко мне. Она сильно дрожала, а её ладошки были очень холодные.

Через вечность, наполненную мукой ожидания, в подвальное помещение втолкнули другого несчастного. Дверь со скрипом захлопнулась, глухо лязгнул железный засов. Кто-то застыл слева от двери, куда не попадал тусклый свет через тоненькое окошко, разбитое на три части толстыми ржавыми прутьями. Лица мы не видели совсем. Разве что различим был силуэт невысокого щуплого парнишки. Он молча опустился на пол и то ли задумался, то ли заснул.

– Есть так хочется… – прошептала девочка.

И я запоздало вспомнила про пирожок в моём кармане, который с утра взяла на прогулку для моей подопечной. От тревог совсем про него забыла. Когда достала, пирожок уже превратился в мягкую, местами липкую лепёшку. Парнишка дёрнулся, видимо, не спал и почуял запах. Я разломила пирог на три части: большую девчонке, а другую, поменьше, переломила ещё раз и меньшую часть протянула третьему пленнику.

– Благодарствую! – сказал он хрипло. – Я уже три дня ничего не ел.

Куча заплесневелой соломы и оборванных тряпок, до того темневшая в углу, вдруг зашевелилась. Оказывается, тут ещё кто-то был. Возможно, всё это время лежал без сознания или вообще не желал с нами говорить. Наверняка тоже голодный.

Ощупывая стену, подошла к несчастному, осторожно нащупала его худую руку и вложила в неё свою долю. Тот быстро цапнул подношение, откусил часть, подавился, закашлялся. Хотела осторожно похлопать его по спине, но пленник вскрикнул и поспешно отодвинулся. Мальчишка. Не большой. Моя ладонь успела ощутить порванную ткань на его спине и струйку чего-то тёплого. Раненный. Несколько часов или дней пролежал тут без чувств, позабытый всеми, а может, оставленный беспощадным Бориславом на гибель. Бедняга.

Проглотив еду, мальчишка хрипло засмеялся. Смех оборвался, сменившись стоном. Справившись с болью, пленник горько произнёс:

– Сегодня какая-то простолюдинка дала мне милостынь. Какое счастье, что мои родители до этого не дожили!

Значит, он из знати. Такой маленький, но злой наследник его не пощадил. И родителей юнца казнил. И почему Мстислав не вмешался?..

Парнишка подошёл к мальчишке: тот торопливо отполз назад, приложился затылком о стену, ойкнул.

– На, поешь, – сказал четвёртый узник и сунул хаму свою долю. – Должно быть, ты не ел ещё дольше, раз всё-таки взял протянутую тебе еду.

Юнец не заставил себя упрашивать: схватил подачку, проглотил, почти не жуя, так же быстро, как и предыдущую. Цветана, тронутая такой щедростью старшего, отдала ему свою долю.

– Да что я буду девчонку объедать? – возмутился тот.

– Не волнуйся, я не очень голодная, – неубедительно соврала графиня.

Поколебавшись, он всё-таки принял дар, поблагодарил, съел. Чуть погодя, грустно спросил:

– Вас сюда затолкали за что-то плохое или как обычно?

– Борислав посчитал, что мы опасны, – проворчала девочка. – Не боишься?

– После встречи с нашим будущим королём меня сложно чем-то напугать! – мрачно ответил пленник. – Лишь приболел Мстислав, а его сын уже вообразил себя невесть кем.

– Тебя тоже из-за ерунды? – сочувственно спросила графиня.

– Я украл курицу у торговца, – тихо сказал парнишка. – Пришёл в столицу, два дня не мог найти никакой работы, а потом увидел толстую куриную тушку на лавке – и в голове у меня помутилось. Я очнулся уже в лесу, держа её за лапу. Общипал, высек из сухого дерева искры, развёл костёр… – голос его стал мечтательным. – Поджарил её всю, с потрохами. Она слегка пожарится с одного бока, я сразу же оторву кусочек – и в рот. Это было больно: она ж горячая, но так… так… – он надолго замолчал, потом радостно продолжил: – Так вкусно! Я сожрал её почти целиком, завалился на бок около костра, заснул, сытый, около жаркого пламени. А потом меня нашли стражники и вместе с куриными останками притащили обратно в Связьгород. Жалко, куриные кости отобрали, а то я бы сейчас мог с вами поделиться. Ну, а потом меня три дня таскали к разным начальникам, били. Наконец-то затолкнули сюда и оставили меня в покое. Так что это очень даже неплохо: смогу хоть немного поспать.

– Ох, знали бы родители, что вор дал мне подачку! – с тоской выдохнул мальчишка.

Чуть помолчав, парнишка возмущённо спросил:

– Думаешь, им больше хотелось бы, чтоб ты сдох от голоду?

– Разумеется! – с презрением просипел аристократ.

– Тогда бы и не брал у меня еду!

– Ну… – мальчишка замялся. – Я не хотел… Я б не взял! Но моя рука…

И он надолго затих. Потом в гнетущей тишине отчётливо прозвучал тихий всхлип.

– Ты плачешь? – равнодушно спросил воришка.

– Мужчины не плачут! – просипели в ответ гордым дрожащим голосом.

– Плачут, – твёрдо сказал парнишка, – только не так часто, как женщины. Мужчина может заплакать, если потерял что-то дорогое. Если он не каменный. А ты не каменный: у тебя живое сердце. Разве стоит стыдиться живого сердца?