Песня Обманщика

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Быстрый перекус, который у меня был в Асгарде, резко переместилась в моем животе, когда передо мной возникли темные шпили замка. Я с трудом сглотнул, стараясь не дать хлебу и мясу подняться обратно. Мои руки и ноги дрожали, и я чувствовал себя мучительно бодрым и резвым, несмотря на то, что не спал уже несколько дней. Темное облако платья Ангрбоды всплыло в моей памяти, и я почувствовал холод, словно меня тащили обратно на землю.

Не бывать этому. Я стиснул зубы, борясь с волной желчи. Ангрбода никак не могла быть здесь. Если она хочет иметь хоть какой-то шанс править вместо Тьяцци, ей придется остаться в его замке до рождения ребенка…

Вот и все. Несмотря на все мои усилия, мой ужин вывернулся. Я наклонился, разбрызгивая по холодным камням Йотунхейма единственную еду, которую ел за последние дни. К черту мою жизнь.

Выпрямившись, я вытер рукой губы и посмотрел на замок Ангрбоды. Я сопротивлялся меду Асгарда, когда пробирался по Вал-Холлу, чтобы захватить что-нибудь поесть, и прямо сейчас я серьезно сожалел об этом решении. С другой стороны, вероятно, во всех Девяти мирах не хватило бы меда, чтобы я чувствовал себя здесь комфортно.

На этот раз я не стал утруждать встречей со стражниками: чем меньше людей увидят меня, тем лучше. Вместо этого я принял форму мухи и полетел на верхний этаж. Замок был защищен, конечно, но магия была сильнее, хотя мне все еще было чертовски больно пересекать эти барьеры. Я влетел в открытое окно, поморщился, когда иллюзия мухи сжалась от боли вокруг меня, и прижался к стене, пока не смог видеть сквозь красную дымку боли.

В голове у меня, наконец, прояснилось, и через мгновение я узнал коридор, в котором приземлился. На самом деле, я был недалеко от своей цели. В последний раз поморщившись, я стряхнул с себя иллюзию мухи и снова стал самим собой. Затем я зашагал по коридорам замка Ангрбоды так, словно имел полное право находиться в ее личных покоях в предрассветные часы.

Дверь в нужную мне комнату была закрыта. Я глубоко вздохнул и понюхал воздух, чтобы убедиться, что человек внутри. Один. Под ее дверью мерцал тонкий желтый огонек свечи. Я поднял кулак, чтобы постучать, но потом заколебался. Вдруг она вызовет охрану?

Разве у меня был другой выбор?

Я несколько раз прочистил горло и постучал.

— Хель?

За дверью послышался шорох, и пламя свечи замерцало. Затем послышался звук шагов. Мгновение спустя дверь со скрипом отворилась. В поле зрения появилась мертвая сторона лица моей дочери.

— Отец? Что ты…

— Можно мне войти? — перебил я.

Она помедлила с ответом. Ее скелетообразное лицо никак не выдавало того, о чем она думала, но ее ноги заскользили по каменному полу. Наконец, она широко распахнула дверь и жестом пригласила меня войти. Я вошел, закрыв за собой дверь. Я заметил, что над засовом была перекладина. Она могла запереть себя изнутри.

— А это не слишком опасно? — сказал я, указывая на дверь.

Хель ничего не ответила. Ее полумертвое лицо смотрело на меня абсолютно без всякого выражения.

— Я имею в виду, а что если у тебя произойдет пожар? — продолжил я.

— Тогда я, наверное, умру в огне, — сказала Хель. — Что ты здесь делаешь?

Я оглядел ее скудную комнату: все та же неудобная на вид односпальная кровать, все тот же переполненный письменный стол, все то же досадное отсутствие еды и напитков. Над столом в маленьком окошке виднелись неумолимые звезды Йотунхейма.

— Ты могла бы добавить лестницу к этому окну, — сказал я, — чтобы дать себе запасной выход.

Хель закатила глаза так резко, что я почти слышал, как они вращаются в глазницах.

— Отец. До восхода солнца еще два часа. Ты действительно пришел сюда, чтобы обсудить пожарную безопасность?

Я подошел к ее столу, где на нескольких книгах в кожаных переплетах лежали маленькие счеты с изящными белыми и черными бусинами. На нижней половине ее стола лежал свежий свиток пергамента. По его поверхности маршировал целый полк солдат, чернила все еще влажно блестели в свете свечи.

— Что ты там делаешь? — спросил я.

— Сверяю кое-какие цифры.

— На каком основании?

Живая сторона лица Хель нахмурилась еще сильнее.

— А зачем тебе это знать?

— Потешь меня.

— Ладно. Шерсть. Мы сдаем семьдесят три небольших участка в аренду семьям, которые разводят овец. Но дождливая весна была плохо отразилась на отеле. Я пытаюсь оценить, какой урон они понесут и когда смогут платить по счетам. Таким образом, я буду знать, что им понадобится, чтобы уменьшить их потери.

Я нахмурился, глядя на список аккуратных черных цифр, которые абсолютно ничего для меня не значили.

— Значит, ты особенно интересуешься шерстью?

Губы Хель сжались еще сильнее.

— Нет. Но кто-то же должен управлять этим местом.

— И это все ты? Ты управляешь этим местом?

— Конечно.

Моя хватка на иллюзиях усилилась. Я предполагал, что это так, учитывая то, что я знал о моей болезненно серьезной дочери и полном отсутствии интереса у Ангрбоды к фактическому управлению поместьем, но, черт возьми, все равно было приятно быть правым.