Песня первой любви

«Он как будто прикидывается, что из МАТЕРЫХ, что ли? — приглядывался я. — Здоровенный мужик. Заполярный лось. Или волк. А она — или дочь его, или юная жена. Прикидываются, что они и есть та самая наша СОЛЬ ЗЕМЛИ, о которой пишут в советских газетах? Та самая ПОЧВА, о которой говорил Хомяков».

Они подошли к кассам ДК. А я за ними. Куда я денусь? Я их полюбил. Я ловил каждое слово их нарочитого, направленного явно на меня разговора.

— Ты хочешь кино смотреть? — спросил он.

— Эту-то глупость, — сказала она.

— Может, посмотрим? — спросил он.

— Смотри, как хочешь, — ответила она.

— Мне тоже без разницы.

— Да? Хотя там, говорят, комический артист Эраст Гарин играет, ужасный, говорят, хохмач.

— Тогда давай я билеты на самое позднее возьму на всякий случай, — предложил он.

— Бери.

И он пошел, а она занялась своей сумочкой. Она, якобы, не смотрела по сторонам. Она, якобы, не замечала меня. Я подпирал колонну.

Возвратился «лось» он же «волк». Уже с билетами.

— Ну, пошли, — сказал он.

— Идем, — сказала она.

А я за ними. Осторожно, медленно. Я гуляю якобы.

— У, какие собачки! — сказала она.

— Собачки! — сказал он.

— Собачки, — сказала она. — Миленькие какие!

Двинулись. Я за ними. Повторяю, напоминаю: я не понимаю, почему. Почему, например, именно они стали объектами моей любви? Почему это выпало именно мне? Чем я заслужил такое их доверие? Еще раз терпеливо объясняю неверующим: в дурдоме я не сидел и сидеть не собираюсь.

Двинулись. Раскланивались со своими знакомыми. Останавливались поболтать. Речи их были по-прежнему пусты, бессодержательны, но как же я любил их обоих.

Встали около «Северянки». Он — «лось», «волк». Он, наверное, весь лысый под кепкой, а уж зубы-то точно металлические. Как у всех местных. У нее — волосы распущены до плеч. Как у всех местных.

— Пошли, что ли, к твоей Ольге зайдем, — сказал он.

— Ну, идем. Песенки новенькие послушаем, Высоцкого, — сказала она.

И они исчезли.

Они вошли в подъезд. В ту самую дверь, которая вела к той самой квартире, в которой находилось то самое окно, из которого доносились давеча звуки той самой песни «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз», окно, из которого высовывалась тогда та самая напугавшая меня зеленая физиономия инопланетянина в усах.

Исчезли. Их поглотила дверь. А я глянул на часы. Мать честная! Да я ведь в кино опоздал! Без киножурнала-то ладно. Без киножурнала я переживу, хотя и это неприятно. Я привык, я люблю советский киножурнал «Новости дня». Без киножурнала я переживу, но смотреть кино без начала всё равно, что смотреть его без конца. БЕЗ КОНЦА во всех смыслах этих двух моих ПОСЛЕДНИХ (тоже во всех смыслах) слов на Земле.

Да, последних. Ибо я вдруг отчетливо понял, что для меня они сейчас исчезнут навсегда, потому что коммунизм — это дело добровольное. Я — реалист. Я описываю только то, что вижу, чувствую. Я вдруг отчетливо понял, что могу стоять здесь, около подъезда, хоть всю жизнь, но эти существа никогда САМИ не возьмут меня с собой, потому что я никогда не смогу объяснить им, что люблю их, нуждаюсь в них. Или — или. Я никогда не смогу заговорить с ними, потому что мне с ними не о чем говорить. Мне скорей с начальницей и начальником есть больше о чем говорить, чем с ними. Они уходят в закрывающиеся двери, я люблю их, я нуждаюсь в них. Ибо ЗНАЮ, что именно они имеют судьбоносное отношение ко мне, летающей тарелке и коммунизму.

И я сделал свой выбор. Я толкнул двери счастья внутрь. Я шагнул внутрь темного подъезда.

7

К сожалению ли, к счастью, но на этом мой рассказ окончен.

И если я кого-то огорчил, а кто-то ждал от этого моего сочинения большего, прошу прощения. Извините меня, ежели что не так, извините за графоманщину, извините за кривой почерк, извините меня за всё.

Но я, нравится вам это или нет, рассказывал ВСЁ, КАК БЫЛО. Я рассказал ВСЮ ПРАВДУ. А правда не является частью еще какой-то правды. Молекула правды состоит из атомов правды. Не знаю, правда, есть ли молекулы, атомы, электроны и всё остальное, открытое земной наукой на сегодняшний день, но я рассказал всю правду, старался быть точным и честным, как в милиции.

Однако чувствую вообще-то, что даже сюда, в это мое исповедальное сочинение все же закралась какая-то ложь. Эдаким я себя изобразил каким-то не тем, чем являюсь на самом деле. Чего-то я все же не учел, и получилась в конечном итоге неправда.

Но ведь человеку всего учесть нельзя. Правда? И всегда будет некоторая фальшь, чтобы не сказать «неправда». Неправда будет всегда, ибо приходится жить, потому что жизнь продолжается. И мою начальницу мне все-таки немного жаль, и всех других моих персонажей, включая себя. Хотя лично я в жалости теперь больше не нуждаюсь. Лично мне повезло, и я теперь устроился навсегда.