Песня песка

Это было странно – помнить о том, чего в действительности не было. Если только движение песков, порывистый пустынный ветер, приносивший пыль, которая забивала фильтры в дыхательной маске, не были как-то связаны с их знакомством, с обстоятельствами их встречи, с первой разлукой, с первым его возращением домой.

Они встречались, ездили на скоростных поездах, но Ана не запоминала ни маршрутов, ни названий станций, а думала только о том, как забежать с Нивом в какой-нибудь музей, накрытый прозрачным колпаком сад или икавезман, избавиться от ненавистной маски и стать наконец собой, настоящей, такой же, как все.

Сокровенная темнота искусственной галактики, растения в герметичных колбах, похожие на крашеные муляжи, радиоприёмники в витринах, умеющие ловить бессчётное количество волн, и дыхательная маска, мешавшая, когда становилась ненужной.

Духота и приступы удушья. Онемение от лекарств.

Вот Нив пытается открыть для неё дверь и почему-то колеблется.

Вот они встречаются на станции, в плеве, и он не решается её обнять.

Вот он помогает ей одеться – они уходят из самада, – и маска, словно напоминание, выпадает из её куртки.

Нив часто бывал неловок.

Ему требовалось сделать над собой усилие, чтобы похвалить её платье, которое она тщательно подбирала перед свиданием. Казалось, он боится её ненароком обидеть, сказать что-нибудь не то. Но Ану это не волновало. Её даже смешили его неуклюжие шутки, в которых не было ничего смешного, как будто шутил он от волнения и тут же, вместо того, чтобы улыбнуться, растерянно поджимал губы, как бы извиняясь.

И только когда она снимала маску, вся эта неловкость исчезала.

Нив постоянно говорил ей, какие у неё красивые глаза – именно глаза. Он говорил, что не мог себе представить, что глаза бывают такого удивительного цвета – серые, почти голубые, как небо после дождя.

Не одному Ниву было неловко. Прошло немало времени, прежде чем Ана пригласила его к себе. И попросила остаться.

Она жила в старом районе, где несколько лет назад проложили бадван. Дом её, старый и обветренный, с потрескавшимся фасадом, построили ещё до её рождения. Ана боялась, что им будет тесно, но после общественной гармии её квартирка представлялась Ниву роскошными хоромами.

Даже спустя неделю после его переезда Ана не могла поверить, что она больше не одинока. Как не могла потом поверить, что остаётся одна, когда Нив улетал в пустыню. Иногда она думала, что всё то время, которое они встречались перед тем, как Нив поселился вместе с ней на восьмом этаже, длилось лишь один стремительный и яркий день.

* * *

Когда Ана возвращалась домой, уже темнело.

Приступ, который так пугал её утром, не начался, но она снова заблудилась в хагате и долго не могла отыскать дорогу назад. Теперь она уже не думала, что едет к кому-то на встречу – её ждал бесцветный и одинокий вечер, хрипящий приёмник и дхаав, который едва справлялся с настоявшейся духотой.

Ана устала, её утомило путешествие по заброшенным окраинам, где город умирал, отдавался во власть песков, надоели станции, где никто не ждал поездов, надоели разрушенные дома и зловонные свалки. Она хотела поскорее вернуться домой.

Она сидела в поезде у прохода, склонив голову и закрыв глаза. Где-то далеко вспыхивали голоса людей, звенела электрическая музыка, бил по стенам гвалт старого скоростного состава.

Она не сразу заметила, что творится за окнами.

На одной из станций люди с панической спешкой ввалились в полупустой вагон и взволнованно облепили окна. Протяжный гудок об отбытии напоминал воздушную тревогу.

Поезд двигался необычно шумно.

Ана поначалу не придавала этому значения – старый расхристанный состав давно подлежал списанию. Однако потом она посмотрела в окно, как и все остальные.

Улицы опустели, как если бы во всём городе объявили внеурочный час тишины, или странная тревога, беззвучная, как в глухой пустоте, распугала последних прохожих. Изредка можно было заметить испуганного одиночку, бежавшего так быстро, словно от этого зависела жизнь.

Ана никак не могла понять, что происходит.

Не было истошного воя сирен, не пылали на стенах домов панические огни. Поезд с режущим свистом рассекал вечерний воздух, пролетая над безлюдными кварталами. И только когда стёкла вагонов обдало колкой уличной пылью, она наконец увидела.

Маленькие песчаные вихри под бадваном.

Обрывки бумаги, пустые банки и другой неразборчивый мусор, бешено несущийся над мостовой.

Мечущиеся тени от фонарей на стенах.

Ветер.

За окном что-то ярко блеснуло и затем, чуть запаздывая за молнией, прокатился громовой раскат, отражённый от множества стен, усиленный слепыми тоннелями кварталов.

Когда поезд подъезжал к её станции, то по хлипким стенкам вагона уже вовсю хлестал ливень, а улицу в окне затягивала густая серая пелена. Весь город заливали тёмные потоки воды.