Песня песка

— Эй, полегче! — сказал Кханд. — Это тебе не поможет, мааван! Тебе на самом деле не хочется пить. Так бывает в первый раз. Приляг лучше.

Комнатка Нива была настолько тесной, что туда влезли только узкая кровать, повидавшая виды санганака и приделанный к стене узкий стол. Единственное окно закрывалось толстым металлическим веком, позволяя полностью заградиться от солнцепёка. У потолка вполсилы горела газовая лампа. Дхаав в стене работал на износ.

Нив присел на кровать, и его взгляд остановился на больших настенные часах с секундной стрелкой, которая раздражающе пощёлкивала, рывками передвигаясь по циферблату. В городе в это время он обычно возвращается с обеда.

Он выключил свет. Лёг в кровать, не раздеваясь, чтобы немного отдохнуть, очистить мысли, однако стоило ему расслабиться и закрыть глаза, как он тут же услышал голос Кханда, рассказывающего свою бесконечную историю — первый полёт к поясу ветров, неопытный пилот, по сравнению с которым даже их сегодняшний виманас мог бы сойти за аса, и страшный пустынный смерч, подобных которому сам Кханд никогда больше не видел. Нив спросил старика — как же они умудрились остаться в живых? А Кханд ответил что-то на гали. На этом рассказ закончился. Виман сел рядом с ламбдой, и земля пошатнулась у них под ногами.

Ниву рассказывали о пустынных смерчах ещё задолго до того, как он получил назначение в пески. Он даже слышал записи передач с какой-то затерянной ламбды — взволнованные голоса (большинство видели смерч впервые), помехи, напоминающие шелест песка, монотонные сигналы дежурной сирены, которая должна была предупреждать об опасности, но в действительности лишь выводила из себя. Нив не думал, что сам когда-нибудь попадёт в такой смерч.

Постепенно, утопая в воспоминаниях и мыслях, как в зыбучем песке, Нив заснул.

И ему приснилось, что он спит. Но только не в цельнометаллической камере посреди песков, а у себя дома, где душно, а сквозь шторы с улицы бьёт синий газовый свет.

И Аны рядом нет.

Нив просыпается, понимает, что лежит один, но не хочет вставать. Ещё не время. Весь город во тьме. Бьёт в уши протяжное шипение, похожее на шум пустынного ветра — он забыл выключить радио перед сном. Но он всё равно не встаёт. Ещё слишком рано, чтобы бодрствовать — плохое время, кустхаана, — на улице ещё горят синие фонари. Правда, теперь именно шум радио мешает ему забыться.

Он ворочается на постели и вдруг понимает, что проснулся вовсе не из-за шипения помех. Его изводит страшная жажда — губы рассохлись, гортань кровоточит, даже дышать получается с трудом.

Нив поднимается с постели, и в этот момент распахивается дверь.

Он видит Кханда — в смешной дыхательной маске и огромных очках с круглыми стёклами.

— Пойдём, мааван! — говорит Кханд.

Они уже не в городе. Перед ними до самого горизонта, до боли в глазах — пустыня. И Кханд настойчиво тащит Нива за рукав. Нив — полуголый, босиком. Песок обжигает ему ноги.

— Пойдём! — повторяет Кханд.

Они удаляются от ламбды. Каждый шаг для Нива подобен пытке — он будто ступает по стеклу. Но Кханд непреклонен.

Наконец они останавливаются.

На Кханде уже нет ни очков с огромными стеклами, ни дыхательной маски, исчез и грязный тюрбан с головы — он почти седой, его редкие волосы смешно топорщатся на затылке. Кожа у Кханда жёлтая и морщинистая, а подслеповатые глаза слезятся.

— Смотри! — говорит Кханд и показывает куда-то дрожащей старческой рукой. — Это то, о чём я тебе рассказывал!

Нив боится смотреть. Нет. Не нужно. То, о чём говорит Кханд, не существует в действительности. По крайней мере, пока он сам это не увидит. И пусть песок обжигает его ступни. Пусть его губы побелели и облупились, как у мертвеца, пусть вся гортань превратилась в огромную кровоточащую язву от жажды. Всё это нереально. Пустыня — это то, что придумал Кханд.

— Смотри! — требовательно повторяет старик, и Нив невольно поворачивает голову.

И видит, как от горизонта на юге поднимается тьма.

Кханд исчезает — растворяется в окрепшем ветре, становится струящимся над дюнами песком.

Нив остаётся один в безбрежной пустыне.

Высокие дюны, застывшие волны песка, бесконечно повторяют друг друга, как отражения. Нив знает, что дюнам нет конца, что горизонт — это лишь черта, где пустыня сливается с небом. Он поднимает голову. И замирает от ужаса. Небо абсолютно чёрное, не видно ни единой звезды — над его головой зияет пронзительная пустота.

И тут он просыпается — забившись в конвульсиях и чуть не свалившись с узкой кровати. Его трясёт от ужаса. Он не сразу понимает, где находится.

В комнате совершенно темно.

Густо гудит очиститель воздуха. Настенные часы, циферблат которых едва различим в темноте, показывают то ли направление света, то ли время суток.

* * *

Нив проспал весь день, но всё равно чувствовал себя уставшим. Он усмехнулся, представив, что Кханд всё ещё терпеливо поджидает его в общей комнате, чтобы продолжить историю о первом полёте в пески. Историю, которую Нив теперь услышит неоднократно.

Однако в общей комнате никого не оказалось.

На столе стояла откупоренная бутылка воды.