Песня песка

— Я ведь не один живу. Не всё так просто.

— Так возьми её с собой.

— Она больна.

— Думаешь, не дадут разрешение? Это решаемо, сам же знаешь.

— Дело не в разрешении. У неё урахксата.

Даже в сумраке отсека было видно, как у Кханда вытянулось лицо.

— И ты никогда не говорил мне?

— Ты извини, но я не очень люблю об этом говорить.

— Понимаю.

— Я просто не могу оставаться здесь, — сказал Нив. — Я имею в виду, в пустыне, — тут же добавил он. — Я дни-то считаю, а если мне дадут ещё год, ещё полгода даже… Я этого просто не вынесу.

— Дхии́ра, так часто бывает. Через полгода у многих такое. Поначалу от страха-то и подумать некогда, сплошной ида́м, а сейчас… Всё одинаковое, одинаковые полёты, одинаковые дни, иказру́ти. Не поверишь, у меня так же было.

— Успокаиваешь?

— Просто говорю то, что есть на самом деле. Ты знаешь, с пустыней все чувства взаимны. Чем больше ты её ненавидишь, тем больше она…

Кханда заглушил рёв двигателей — они попали в воздушную яму, виман перекосило, и Нив от неожиданности охнул и всплеснул руками.

Так закончился сто пятидесятый день.

После этого Нив перестал считать. Ему казалось, что с каждым новым днём его перевод не становится ближе — как если бы время изменило ход и пошло в обратную сторону или же, напротив, застыло, точно стрелки сломавшихся часов. Никто не будет читать его заявление, обещанный год превратится сначала в пять, потом в шесть, восемь, десять, двенадцать лет. Всё закончится тем, что он просто умрёт в песках.

Чувство времени постоянно подводило Нива, когда он был в пустыне. Часто время тянулось невыносимо медленно, и один день на ламбде мог поспорить с целой неделей в городе, но порою целые часы проносились за одно стремительное мгновение.

Вот он ранним утром вылез из пассажирского корабля. Он только что прилетел из холодного, насквозь синего города, и пустыня жадно накинулась на него, сухой ветер обдал раскалённым песком. Нив моргает, его ослепила песчаная пыль — и оказывается в вимане вместе с Кхандом. По щеке скользит слезинка. Ревут двигатели, скрипят переборки, гира раскачивается на затрёпанных ремнях. Кханду нездоровится — он куксится и обхватывает себя за плечи так, словно его бьёт озноб в душном отсеке. Кханд выглядит старше, чем обычно — маленький, седой человечек с мутными глазами, которые выжгло солнце пустыни. Старик сегодня молчалив — у него иссяк запас надоедливых историй. Всё уже рассказано, выпита до дна последняя бутылка воды, а они опять летят в мекхала-агкати снимать карту песков. Нив смотрит в иллюминатор и думает, как ненавидит пустыню, пояс ветров, огненные долии, скалы, прорывающие муаровое полотно песка, исследовательские ламбды из цельного металла, даже Кханда — за его надоедливые истории и за то, что сейчас он молчит. В вимане душно, Нива клонит в сон. Он сцепляет на груди руки, закрывает глаза — и приходит в себя уже на ламбде. И теперь время тянется невыносимо медленно. Так, что хочется вены себе вскрыть. Нив сидит в тесном металлическом отсеке, уставившись в мерцающий экран, на котором мелькают цифры, цифры, множество цифр, и смысла в этих цифрах не больше, чем в песне песка Кханда. Устав от цифр, он слушает радио — тусклый, смешанный с помехами голос из далёкого города, за десятки миль от пустынной ламбды, которую медленно погребает песок, — и каждая минута длится, как целый час.

* * *

В пустыне Ниву часто снились сны.

Он видел город, окутанный голубым свечением, бесконечные, странно преувеличенные его воображением бадваны для скоростных поездов, которые поднимались в пустое чёрное небо над остроконечными крышами абитинских башен. Он видел, как идёт дождь, видел капли на иллюминаторе в вимане, который вырывается из иступляющего жара пустыни, поднимаясь над горячими потоками встречного ветра, и влетает в пронзительный холодный ливень, идущий уже множество дней подряд.

Порою эти видения не отпускали его даже после пробуждения — когда по тусклым полоскам света на стенах было понятно, что ещё рано вставать. Нив и не вставал, представляя себе дождь, город и рассекающие улицы рельсовые дороги, зная, что в реальном мире его ждёт только невкусная еда, скучный разговор и вода из бутылок.

Это было похоже на сон, только Нив не переставал бодрствовать — он слышал шелест воздуховода, глухие металлические удары, которые доносились из технического отсека, но при этом видел город, неправдоподобно точно воссозданный по памяти, длинные тени на мостовых, серые улицы в начале пасмурного рассвета и дождь, на который никто не обращает внимания.

И жизнь — движение скоростных поездов, опережающих ветер, чёрные виманы над каменными домами, толпы людей на станциях — продолжалась своим чередом. День только разгорался, набирал ход, люди в поезде говорили всё громче, шипели вещатели, изрыгая бессвязную музыку и треск помех.

Постепенно все эти мысли вновь затягивали его в сон, но будил его не луч утреннего света, а Кханд, ворчащий, что уже пора вставать. Или кто-то другой.