С точки зрения Ниви все было более чем понятно. Только вот обстояло все куда сложнее.
– Это не его дело, – возразила я. – Никто не назначал его королем кидхов.
–
– Лидер, вождь.
–
– Да, но не всех кидхов.
–
– И я кидх. Наполовину, по крайней мере. Но я при этом не собираюсь нести ответственность за всех кидхов.
–
– Потому что… – хороший, кстати, вопрос. На него было сложно ответить честно. – Потому что я этого не хочу. Мне это совершенно не подобает.
–
– Каждый сам за себя.
Ниви удивленно поднял головку.
–
– Да.
Он кивнул и, кажется, начал медленно понимать, о чем я говорила. Несколько мгновений он молчал, потом снова кивнул, еще чуть-чуть подумал и наконец спросил:
– А эта ответственность, она тяжелее, чем лесной орешек, или легче?
Я растерянно моргнула. Казалось, будто кто-то зажег свечку в темноте. Да что свечку – маяк!
Я наконец поняла. Я поняла, что делал Арез и за что он сражался. Я поняла, что он очень любит чудеса и созданий нашего мира, и дело вовсе не в его эго, не в превосходстве, а в том, чтобы нести ответственность за тех, кто этого сделать не может. За тех, чьи голоса слишком тихи. За тех, кто не понимал, что поставлено на карту.
Как же я могла этого не увидеть? Называла его тираном и трусом… Хотя трусом была я. Я злилась на мирное соглашение, на королеву, на людей, на вакаров и на Сира сиров. Я вечно пряталась, тайно выискивая способы обойти новые законы. Как упрямая девчонка. Да, законы, конечно, были отвратительными. Да, мирное соглашение шло вразрез с моими убеждениями. Но едва ли я могла пожаловаться на то, как со своими обязанностями справлялся Арез, пока я сама спрятала голову в песок и думала только о себе.
Как же я себя возненавидела! Как я могла так долго блуждать по миру вслепую?! По миру, в котором я столько всего люблю.
Если я действительно могу остановить Кьяна, но не сделаю этого, королева умрет, и тогда на кидхов обрушится столько злобы и ярости, каких еще не видывал мир. Люди больше не будут разбираться между бхиксами и чистокровками, между безоружными, безобидными и невинными и теми, кто действительно может представлять для них серьезную опасность. На кидхов и их одем откроют настоящую охоту. И жажда мести с обеих сторон растопчет все моральные принципы. Пока не останутся только одни – или только другие. А полукровкам вроде меня в этом мире больше и вовсе не будет места. Они вечно будут бояться ножа в спину.
Вот
Арез был готов пожертвовать собой, чтобы это предотвратить – в этом я была уверена.
Ну, а я? Я бы пожертвовала собой ради спасения десятков тысяч кидхов?
Во мне шевельнулось отвращение. Наверное… все же… нет – но возможно, и да. И то, вероятно, потому что смерть отца сейчас навела меня на сентиментальный лад. Что можно было сказать? Самоотверженное самопожертвование все же не было тем, чего бы мне хотелось. А вот чего мне точно хотелось, это ожесточенно бороться – за выживание и благополучие тех, кого я люблю.
– Мне надо спешить!
Когда я вскочила на ноги, Ниви в панике пискнул и спрятался в складках моего плаща.
– Тебе нельзя уходить. Еще же не стемнело! Как я потом тебя найду? Я даже не знаю, смогу ли я это сделать! Я же погасну. Пожалуйста! Останься, пожалуйста!
Остаться я никак не могла. Но могла сделать кое-что получше. Я сунула Ниви в свой мешок и тщательно его завязала. Если Арез действительно сожалел о том, что он сделал, то начать искупление он мог бы с блуждающего огонька.
В конце туннеля
Очередь у Южных ворот я увидела еще издалека. Почитатели королевы с плакатами и вымпелами, никак не желавшие пропустить праздник в честь годовщины коронации. Даже если бы я была достаточно терпеливой и выстояла в очереди до конца, доступ в город для меня был закрыт. Из-за Кьяна Арез утроил охрану ворот, выслав дополнительные скаллы. А после его объявления о необходимости моего ареста его люди и меня не проглядят, если я объявлюсь.
Прежде чем меня успел кто-то обнаружить, я ушла с главной дороги и направилась через поля к городской стене. Мимолетного поцелуя Ареза на прощание хватило, чтобы остановить снегопад. Однако над Вальбетом по-прежнему дул сильный ветер. Дикие тучи бродили по утреннему голубому небу, будто день сам еще не решил, будет ли он сегодня ясным или же окончится катастрофой.