Песня сердца Вандер Квин

Она не смогла объяснить пожарным, почему на полу лежали открытые книги.

Но она обрадовалась, что старый шкаф для документов, который они обнаружили, был сделан из стали и бумаги внутри уцелели. Разумеется, в кабинете госпожи Гэллоу стоял новый шкаф, и в нём хранились документы всех девочек, которые учились в Дирлиф-Холле последние пятьдесят лет.

Но о старом шкафе все позабыли. Потому что истории, хранившиеся в новом шкафу, были нужными, они происходили прямо сейчас, а истории из старого шкафа случились давным-давно. Они были покрыты пылью и утратили всякую значимость.

Но, глядя на старый шкаф, госпожа Гэллоу не могла не думать про крик, который услышала в ту ночь, когда умерла Мейбел Клаттершем. И про то, как странно лежала голова Мейбел – как будто она покоилась на чьих-то коленях.

И внезапно она поняла, что это кричала не Мейбел.

Госпожа Гэллоу стала вспоминать…

Иногда, засидевшись в библиотеке допоздна, она явственно слышала шелест переворачиваемых страниц. И несколько раз, зайдя в класс, чтобы навести порядок после уроков, она обнаруживала, что стул за пустой задней партой слегка отодвинут. И в воздухе было некое… ощущение. Запах, похожий на воспоминание. Как будто классная комната хранила чьи-то следы.

Как будто там кто-то был.

И у госпожи Гэллоу возникло странное ощущение, что истории, лежащие в старом шкафу, вовсе не утратили смысл. Отнюдь нет. В душе – а может быть, всей кожей – она чувствовала, что эти истории не ушли в прошлое.

Они происходили сейчас.

Они были важны.

Старый шкаф был важен.

В нём хранились истории всех девочек, которые жили в Дирлиф-Холле за пятьдесят лет до того, как купили новые шкафы. В этих документах рассказывалось, как они жили. В нескольких случаях даже рассказывалось, как они умерли.

Первая папка, которую взяла госпожа Гэллоу, была отмечена штампом, означающим, что девочка умерла в Дирлиф-Холле.

Она погибла во время точно такого же пожара.

Упавшая свечка. Много золотого света, который уничтожил всё. Пожрал всё.

Столько света – а потом сплошная тьма.

И гибель маленькой девочки по имени Вандер.

Но это было не так важно. Важна была жизнь. Жизнь, полная золотого света.

– Вандер Квин, – негромко произнесла госпожа Гэллоу. – Ну-ка посмотрим, как ты жила.

И она прочла про жизнь Вандер Квин – дочь учительницы по имени Констанция Квин. Она прочла про ясноглазую улыбчивую девочку с ямочками на щеках, и про её очаровательную мать, и про то, какие они обе были умные и как любили друг друга… так, что для их любви, казалось, не хватало места на земле.

Закончив, госпожа Гэллоу не стала убирать папку. Она положила её рядом с собой и взяла следующую, потом ещё одну, и ещё. Она читала их и складывала в стопку.

Стопка становилась всё выше и выше.

Столько историй.

Госпожа Гэллоу понятия не имела, как поступит с ними. Она знала лишь одно: что больше никогда не запрёт их и не спрячет.

А вокруг неё собирались тени девочек, чьи истории она читала.

И они наблюдали, как госпожа Гэллоу читала – до глубокой ночи.

Они видели, как она зажгла свечу и продолжила читать.

А за окном серебристая берёза гнулась от ветра, и дождь стучал по крыше Дирлиф-Холла.