Песня слов

Я вечером вскормлен как пепельной нянькой
Отъявленной тенью стою и смотрю
И вновь оживляю поющую лиру
В открытых весною низких садах.
И птицы и ветер. И голос мешая
С цветами под снегом, брега я пою,
И легкую поступь подруги средь ночи
И теплые руки на теплых губах.

16 апреля 1924

«В одежде из старинных слов…» *

В одежде из старинных слов
На фоне мраморного хора
Свой острый лик я погрузил в партер
Но лилия явилась мне из хора.
В ее глазах дрожала глубина
И стук сиял домашнего вязанья,
А на горе фонтана красный блеск,
Заученное масок гоготанье.
И жизнь предстала садом мне.
Увы, – не пышным польским садом.
И выступаю из колонн
Моих ночей мрачноречивых.
Но как мне жить средь людных очагов,
В плаще трагическом героя,
С привычкою все отступать назад
На два шага с откинутой спиною

20 апреля 1924

Отшельники *

<1>

Отшельники, Тристаны и поэты,
Пылающие силой вещества. –
Три разных рукава, в снующих дебрях мира,
Прикованных к ластящемуся дну,
Среди людей я плыл по морю жизни,
Держа в цепях кричащую тоску,
Хотел забыться я у ног любви жемчужной,
Сидел смеясь на днище корабля
Но день за днем сгущалось оперенье
Крылатых туч над головой тройной,
Корон златых все тише шелестенье,
Среди пустынь вдруг очутился я
И слышу песнь во тьме руин высоких,
В рядах колонн без лавров и плюща:
«Пустынна жизнь среди Пальмир несчастных,
Где молодость, как виноград, цвела
В руках умелых садовода
Без лиц в трех лицах божества.
В его садах необозримых,
Неутолимы и ясны
Выходят из развалин пары
И вспыхивают на порогах мглы.
И только столп стоит в пустыне
В тяжелом пурпуре зари
И бородой Эрот играет,
Копытцами переступает
На барельефе у земли…
Не растворяй в сырую ночь, Геката, –
Среди пустынь пустую жизнь влачу,
Как изваяния, слова сидят со мною
Желанней пиршества и тише голубей.
И выступает город многолюдный,
И рынок спит в объятьях тишины.
Средь антикваров желчных говорю я,
Пустынных форм томительно ищу».
Смолкает песнь. Тристан рыдает
В расщелине у драгоценных плит:
«О для того ль Изольды сердце
Лежало на моей груди,
Чтобы она как Филомела,
Взлетела в капище любви,
Чтобы она прекрасной птицей
Кричала на ночных брегах»
Пересекает голос лысый
Из кельи над рекой пустой:
«Не вожделел красот я мира,
Мой кабинет был остеклен.
За ними книги в пасти черной,
За книгами сырая мгла
Но все же я искал названий
И пустоту обогащал.
Наследник темный схимы темной
Сухой и бледный, как монах
С супругой нежной в жар вечерний
Я не спускался в сад любви…»
Но выступает столп в пустыне
Шаги из келии ушли.

2