– Швейцарец честный, и это, разумеется, играет против него, – добавила она, – Швейцарец становится полковым казначеем, и ему на хранение передают ларец с полковой казной. Столкнувшись с врагом, Швейцарец, желая оправдать доверие других, пытается спрятать ларец, но враг разоблачает беднягу и выносит ему смертный приговор. – Здесь Лотта обычно добавляла драматизма, расписывая, как бедного честного Швейцарца готовят к казни и как Мамаша Кураж, желая выкупить сына, решает заложить фургон, но она так долго торгуется, что время истекает. Но у Лотты времени тоже осталось немного. – Швейцарца казнят, – коротко сказала она, – ему досталось одиннадцать пуль. А когда тело проносят мимо Мамаши Кураж и ее спрашивают, знает ли она казненного, она отвечает: «Нет». Ради собственного спокойствия она отрекается от сына, и его тело выбрасывают на помойную кучу. Такими делает людей война, – заключила Лотта, – а Мамаша Кураж следует за войной дальше, теперь уже наедине с глухонемой дочерью Катрин.
Лекция закончилась.
– Спасибо, – сказала Лотта, – продолжение следует, – но студентов она, похоже, не заинтриговала. Переговариваясь, молодые люди вышли из аудитории, а Лотте пришло сообщение от Таге Баста. Он извинялся, что не смог присутствовать на лекции, потому что был у стоматолога и прочее, и прочее. Однако он надеется, что они встретятся сегодня в шесть, как договаривались, дома у Лотты или в каком-нибудь пабе поблизости. Желательно в том, куда она сама часто ходит. Заканчивалось сообщение смайликом и словами: «Жду не дождусь!»
В те дни, когда у Лотты не было лекций, она читала и рецензировала дипломы и диссертации или готовила программу следующего семестра. Строго говоря, этим можно было заниматься и дома, но она ходила в Академию искусств по одним и тем же улицам каждое утро и каждый вечер. Кроме сегодняшнего дня – сегодня она поехала на машине, потому что собиралась забрать из химчистки тяжелый ковер, в остальном же в машину без особой надобности она не садилась. Когда она открыла багажник и начала укладывать туда ковер, рядом возник бомж. Он снова обратился к ней по имени – Лотта Бёк, а потом сказал:
– Ты живешь в моем доме.
– Что? – не поняла она.
– Дом семь, улица Нюбаккен – ты же там живешь, верно? – У него были блестящие глаза и влажные губы. Откуда он знает ее адрес? – Я двадцать лет жил в этом доме, – продолжал он, не дожидаясь ответа, потому что и так его знал, – это я пристроил там сауну, – добавил бомж. Лотта не верила собственным ушам. – Такой прекрасный старый дом, – сказал бомж, – тебе там наверняка нравится, я бы и сам там жил, будь у меня деньги, но я обанкротился, опустился, и дом пошел с молотка. Тебе же он за бесценок достался, да?
Он улыбнулся, а потом попросил оказать ему услугу. Он протянул ей мятую пятидесятикроновую бумажку, кивнул в сторону алкогольной лавки и сказал, что его не пускают, но, может, ее не затруднит купить ему бутылочку настойки «Гаммель данск», такую маленькую бутылку вроде тех, что продают в аэропортах, а тут они стоят возле кассы.
Лотта положила одеяло в багажник, заперла машину и направилась в магазин, где купила поллитровую бутылку настойки и положила ее в пакет. Она перешла улицу, отдала пакет бомжу, а пятьдесят крон не взяла. Бомж невероятно обрадовался, даже будто бы подрос. Лотта села в машину и поехала в