Песочные часы

Она протащила меня сквозь публику, мы спустились на полэтажа, Аня отодвинула занавеску, за которой оказалась белая дверь, и втянула меня в широкий и довольно тусклый коридор со стенгазетой, с какими-то объявлениями на стене, с телефоном на низком столике. Это было что-то вроде изнанки Чуда, но все равно Чудо! Потому что у столика на табуретке сидел Сахар в своем синем жилете с белым колпаком на голове и разговаривал по телефону. Увидев нас, он поднял руку и пошевелил в воздухе длинными, как карандаши, пальцами. А навстречу нам шел Кот, в очках, на ходу читая газету.

Аня открыла одну из многочисленных дверей, и мы вошли в светлую комнатку с диваном и трехстворчатым зеркалом. Перед зеркалом сидел Тильтиль. На его плечи был наброшен шелковый полосатый халат. На диване лежали его рубашка, курточка и короткие штаны с бретельками. Темно-вишневая бархатная шапочка с алмазом лежала отдельно, у зеркала, на длинном узком столике, уставленном баночками, коробочками, кисточками.

— А, пришли! — сказал Тильтиль. — Садитесь, я сейчас разгримируюсь.

Он снял белокурый парик и отклеил ото лба телесного цвета ленту, скрепляющую черные стриженые волосы. Потом густо намазал лицо вазелином и большим куском ваты протер лоб, щеки, подбородок, шею. Нежная розовая краска осталась на вате, а у зеркала сидела Вера Дмитриевна, Анькина и Мишкина мама. И она была теперь совсем не похожа на Тильтиля. У нее было усталое, не очень молодое лицо и морщинки возле глаз. Она сняла халатик, расстегнула белую жилетку, туго стягивающую ей грудь, и перестала быть стройной, как на сцене. Она сняла с вешалки и надела черную юбку и белую кофточку с брошкой. Припудрила лицо, зашнуровала ботинки на маленьком каблучке, взяла сумочку, потушила в комнате свет и сказала:

— Идите быстренько одевайтесь, я вас подожду у служебного выхода.

Втроем мы вышли из Проезда МХАТа на улицу Горького, перешли через улицу к метро. На углу продавали мороженое. Вера Дмитриевна сказала:

— Купить вам? — и купила нам и себе по вафельному рожку.

Мы шли к метро и ели мороженое. Это было так буднично, а Чудо все равно не кончилось.

Мы потом, спустя много лет, ходили всем двором смотреть Аню в роли Тильтиля. А еще спустя много лет — ее же в роли бабушки из страны Воспоминаний. Теперь уже и бабушку играет другая актриса.

А Чудо все длится и длится.

Наш Арбат (продолжение)

Послевоенный Арбат дарил нам, детям, немало развлечений. Одно то, что было четыре кинотеатра! Кроме «Арса» и «Юного зрителя» — еще «Художественный» и «Наука и знание».

«Наука и знание» располагался там, где сейчас «Кулинария» при ресторане «Прага», на втором этаже. Туда вела из подъезда широкая, покрытая ковровой дорожкой, каменная, белая лестница (позже ее обезобразили, сузив наполовину и сделав в левой части тесную закусочную). В фойе на паркетном полу — ковер, на котором стоят кресла и столики. Обстановка обязывает вести себя пристойно — не шуметь, не грызть семечек. Мы листаем газеты и журналы, лежащие на столиках. Во всех четырех арбатских кинотеатрах были читалки. В этом журналы скучноватые, для взрослых, а фильмы больше документальные, видовые. Мы там раз пять смотрели цветной американский фильм «В лесах Южной Америки».

В том же здании «Праги», вход с угла, там, где потом сделали кафе, — магазин резиновой обуви, и замечательно пахнет галошами. Когда зимой с мороза нырнешь погреться в это вкусное резиновое тепло, так по-родственному понимаешь Крокодила, который мечтал получить «к ужину дюжину новых и сладких галош».

…И конечно — Зоомагазин!

На Арбате в магазине за окном устроен сад.
Там летает голубь синий, снегири в саду свистят…

Каждую весну сюда привозят инкубаторских цыплят, и в магазине начинается толкотня. Желтые, пронзительно щебечущие шарики с глазками живым ковриком шевелятся в вольере. Продавщица сует туда руку, достает по несколько в горсти и опускает в подставляемые коробки с дырками, в ящики и корзинки. Цыплячий писк слышится по всему Арбату.