Песочные часы

Не стесняясь жены, он поцеловал меня, ещё раз погладил живот и, улыбаясь, приобняв за талию, увёл обратно в столовую. Норина Мирабель последовала за нами. По лицу её сложно было сказать, как она относится к открытому проявлению нежности ко мне со стороны супруга: я видела и радость, и горечь, и недоумение. Однако, когда норн провозгласил тост за будущего члена семьи Тиадей, выпила и искренне поздравила меня, вызвавшись во всём помогать. Разумеется, я отказалась, сославшись на то, что я всего лишь рабыня, но осеклась, почувствовав на себе взгляд хозяина. Короткий возмущённый взгляд.

После, держа кувшин с водой (норн отпустил меня спать, но я не чувствовала себя настолько усталой, чтобы не задержаться на пару минут), я с замиранием сердца спросила:

— Вдруг я рожу не мальчика?

— Неважно, — он поцеловал меня, — сейчас это совсем неважно. Главное, что ты носишь под сердцем ребёнка. Что ты к нему испытываешь?

— Ничего, — честно призналась я. Я всё ещё не свыклась с мыслью о том, что беременна, беременна от него. То есть случилось то, чего я так опасалась. Ощущала растерянность, лёгкий страх и обиду. Именно не сердилась, а обиделась на хозяина за обман. Но он прав, я сама позволила себя обмануть. Думала перехитрить его, провести вторично — а попалась сама.

Конечно, истинное назначение капель в той бутылочке стало для меня ударом, неожиданностью, от которой я всё ещё не могла оправиться.

С другой стороны, хозяин прав, и он столько всего мне простил, что заслуживал благодарности. Только не хотелось, чтобы ей стало крушение моей мечты. Сбежать в последующие девять месяцев (или сколько там осталось?) я не смогу: дети для хозяина — самое дорогое, его собственная мечта, и он позаботится о том, чтобы она осуществилась и не где-нибудь, а в Арарге.

Не успела я поставить кувшин на полку, как меня принялись целовать.

Никогда ещё не видела хозяина таким счастливым, поэтому, наверное, и опешила, пустила всё на самотёк.

Он так нежно целовал, так ласкал, называл 'солнышком', 'змейкой', 'милой', что сопротивляться я перестала. Приятно было почувствовать себя человеком, а не безликим зелёноглазым существом. А тут ещё вечные испуганные: 'Тебе больно? Тебя снова тошнит?'. Такая искренняя забота — и немного глуповатый вид. Будто мне подменили хозяина, а я перестала быть торхой.

Угловая гостевая не потребовалась: заснула я в постели норна. Правда, ничего, кроме ласк и поцелуев не было, хотя он и хотел, но почему-то не стал. Видимо, понял, что я не в том состоянии, чтобы доставить удовольствие. Я чувствовала, что мучился, вставал, отодвигался от меня, пристально смотрел, но ничего не могла с собой поделать. Я была не в силах даже ответить на поцелуй. Но, очевидно, хозяин совладал со своими желаниями: проснулась я в его объятиях.

Пришедший около полудня врач подтвердил, что я беременна, и сказал, что ориентировочно малыш должен появиться на свет в конце марта.

Хозяин радовался, даже заплатил доктору чуть больше, чем следовало, а я сидела и пыталась понять, что чувствую. Растерянность не прошла, а, наоборот, усилилась.

Пришла Мирабель, поставила на столик флакон с какой-то жидкостью, сказав, что она помогает бороться с тошнотой. От неё, конечно, не спасает, но хотя бы притупляет.

Села в кресло напротив постели (теперь у меня было и такое, а ещё ковры, картины, камин, окно — словом, куча вещей, которые и не снились моей коморке) и долго пристально смотрела на меня, будто впервые видела, а потом сказала:

— Ещё раз поздравляю. Сашер так ждал этого малыша. И, судя по всему, именно от тебя. Ангелина будет рада получить братика или сестричку.

Госпожа отвернулась. Характерно дрогнули плечи.

Я встала, осторожно подошла к ней — так и есть, плачет.

— Ты такая счастливая, Лей, у тебя ребёнок будет, — в голос разрыдалась норина. — Любимый ребёнок, наследник, а у меня никогда…

— У вас есть норина Ангелина, госпожа, — напомнила я. Неужели снова начались истерики, неужели Тьёрн её не вылечил? А ведь обещал…

— Она девочка, — с тоской протянула норина, вытащив носовой платок. — Я её очень люблю, но она девочка. И не нужна своему отцу.

— Что вы такое говорите?! — ужаснулась я, присев на корточки возле неё. — Как может хозяин не любить свою дочь? Она же такая красавица, так на вас похожа.

— Если бы у неё были зелёные глаза и тёмные волосы, он мы её любил, — в сердцах сорвалось у госпожи. — Нет, она ему не безразлична, но её братик будет для Сашера самым любимым.

Кажется, я начинала понимать. Моя беременность — напоминание о её трагедии, а ещё её воспитание, краеугольным камнем которого был долг. Долг — родить мужу наследника. А она не смогла его выполнить. И хозяин, уделявший мне повышенное внимание на её глазах. Мне бы на её месте тоже было неприятно.