Песочные часы

Видимо, хозяин что-то почувствовал, потому что решил приласкать. Его пальцы скользнули за вырез платья, под бюстье, и я невольно вздохнула.

— Если ты хочешь, то можно. Я спрашивал. Но тебя весь месяц тошнило, вечно что-то болело или было плохое настроение, когда воротило от всего на свете. А сейчас вдруг… В кой-то веки довольная, улыбающаяся… Или сейчас опять дёрнешься, разрыдаешься и отпросишься к себе?

Я покраснела и стала окончательно пунцовой, когда рядом с одной оказалась вторая рука. Не бездействуя, а активно осваивая покорённые территории. Бюстье ему мешало, поэтому норн предпочёл от него избавиться, легко распустив ленты.

— Нравится, Лей? Нравится, я же слышу, как ты дышишь, чувствую, как бьётся твоё сердце.

Он слегка сдавил мне грудь, затем отпустил, будто передумав ласкать, но лишь затем, чтобы новым прикосновением заставить ощутить тепло внизу живота.

— Надо же, не ожидал от тебя! — усмехнулся хозяин, ловя мои губы.

На несколько минут воцарилось молчание, за время которого я лишилась платья и узнала, для чего ещё нужен язык.

— Так, Лей, тихо, не стоит оскорблять хозяйку спальни порчей постельного белья. Где моя спальня, знаешь.

Я знала. Дорога привычная, кровать тоже. Не в первый раз я раздеваюсь и ложусь на неё, но в первый раз время тянется так долго.

Шоан, я хотела мужчину! Я, приличная девушка, воспитанная в строгости… И, что самое ужасное, я не сумела этого скрыть. Да, не озвучила желания вслух, но не смогла сдержать дыхания.

Наверное, этого добиваются все хозяева — чтобы вещь доставляла им удовольствие. То есть не была безучастна. Норн сегодня этого добился, не знаю, как, но добился.

Всё было немного не так, как обычно: и поза, и собственная раскрепощенность, и ощущения, когда я испытывала удовольствие от каждого движения.

Хозяин был нежен и аккуратен, двигаясь очень осторожно, стараясь не совершать резких движений. Боялся за ребёнка. А я стремилась ему навстречу, не сопротивляясь, а стараясь помочь.

Всё как-то вышло само собой, я даже не заметила, как воплотила в жизни мельком просмотренные советы из давешней неприличной книги. Впервые не боялась прикоснуться к нему, проявить инициативу.

После, всё ещё лёжа рядом с хозяином, я вспомнила слова Сары о том непередаваемом ощущении, которое может испытать женщина с мужчиной. Оно только что у меня было, отголоски ещё плескались по телу, даря негу и блаженство.

Поймала себя на том, что улыбаюсь. Наверное, во всём виновата беременность, и ещё не родившийся ребёнок подталкивал меня к его отцу.

Врач настаивал на том, что мне полезно гулять, ходить пешком, дышать свежим воздухом, поэтому путь в город для меня был открыт. Норн, уверившись, что я привязалась к будущему ребёнку и, заодно к дому, уже не боялся, что я сбегу, и отменил домашний арест. Одну меня, разумеется, он никуда не отпускал, только под надёжной охраной женского и мужского пола: первая должна была заботиться о моём здоровье, вторая — прокладывать путь в толпе и предотвращать малейшую опасность угрозе моей жизни.

Я с радостью воспользовалась этим разрешением, в компании Карен часами просиживая в магазинах и лавках с игрушками, детской одеждой, мебелью и прочими вещами для маленького. Правда, своих денег на покупки у меня было немного, только карманные, но зато я могла покупать на имя виконта Тиадея. На всякий случай вещи и для мальчика, и для девочки, хотя хозяин был убеждён, что родится мальчик.

К сожалению, носить приходилось прежнее серое платье, зато у меня появилась отороченная беличьим мехом безрукавка, в карманы которой я прятала крупные деньги, и муфта, чтобы не мёрзли руки. Пальто было добротным, я не мёрзла, а вот ноги иногда промокали. И дело не в сапогах, а лужах.

Но заболеть мне не давали — сразу же делали ванночку для ног, растирали их мазью с добавлением молотого перца, надевали шерстяные носки и усаживали перед камином.

На день рождения меня сводили в театр.

Я волновалась, даже расплакалась, как ребёнок, но все в один голос утверждали, что ничего не случится. Пришлось выпить стакан воды, чтобы привести чувства в порядок. Пила я сейчас много и напоминала себе хомяка: вечно что-то жую. Обычно орешки. Даже не знаю, сколько фунтов я съела во время беременности, хватило бы засыпать весь дом.

Меня нарядили в новое, купленное госпожой платье с завышенной талией. Напрасно она так беспокоилась, животик у меня едва заметный, будто чуть пополнела, но потом пригодиться. Она же отдала мне свою золотую цепочку с коралловой подвеской, гармонировавшей с основным тоном платья. Увы, без серого лифа и полосы по подолу не обошлось — проклятые правила!

Отношения с ней у нас были доброжелательными, хотя я и видела, как тоскливо порой норина Мирабель смотрит на мужа, когда тот интересуется моим животиком.

Госпожа знала, что он спит со мной, не постоянно, разумеется, а время от времени: хоть тошнота практически отступила, настроение постоянно скакало. Кому же понравятся женские истерики? В такие дни, а их было немало, хозяин вообще не подходил, предпочитая даже не оставаться в одной комнате.