Песочные часы

Я полагала, что это будет какой-то из местных танцев, но ошиблась: министру хотелось увидеть нечто другое. Что, я поняла, когда остальные девушки, мягко извиваясь в так музыке, начали развязывать пояса. Я, стоявшая в заднем ряду, чтобы не бросалась в глаза моя неуклюжесть (что поделаешь, обделила природа меня пластикой танцовщицы), с тревогой наблюдала за их действиями, понимая, что мне придётся их повторить.

Нет, разумеется, оставалась надежда, что хозяин отзовёт, но ведь танцевали абсолютно все торхи. И некоторые, что, как женщину, радовало, двигались хуже меня. Меня хотя бы парным танцам учили, я оттуда некоторые движения беру.

Пояс всё же сняла, постаралась красиво бросить на пол. Но это всё, я унижаться перед этими араргцами не стану, будь они хоть трижды важными персонами. Перед хозяином сняла бы, но только для него одного. И даже станцевала — не страшно, если не получится. А перед этими…

Норны, на время оторвавшись от еды, жадными глазами пожирали танцовщиц, ожидая 'сладкого'.

Бросила взгляд на хозяина: ему не нравится, морщится, поводя пальцем по ножке бокала. Так заберите меня отсюда, мой норн, или по закону не положено?

Торхи разбрелись по залу, подковой выстроившись вдоль стола, причудливо изгибаясь, словно девицы лёгкого поведения. Не все — некоторые, как я, предпочитали танцевать, а не потворствовать чужим страстям.

Музыка постепенно проникла в кровь, выстроив последовательность движений. Своих собственных, сочиняемых на ходу.

— Эй, а тебе персональное приглашение нужно? — грубый окрик вывел меня из состояния глубокой задумчивости.

Оглядевшись, поняла, что осталась одна. Музыка смолкла, а торхи разбрелись вдоль стола, разнося вино. Я присоединилась к ним, стараясь не замечать прикосновений, игнорировать шуточки.

До хозяина оставалось не так далеко, всё бы благополучно закончилось, если бы я не оскорбила министра. И не опрокинула на него бокал вина. Нет, у меня и в мыслях не было, всё само собой получилось…Виной всему его тост: 'За то, чтобы нашу постель ежедневно согревала какая-нибудь кеварийская или панкрийская шлюшка с хорошенькой мордочкой и упругой грудкой' и окрик свой торхе: 'Эй, ленивая тварь, иди, покажи, что ты не хуже танцовщиц мамаши Сордер'.

Когда эта девушка, лет на пять младше меня, покорно начала раздеваться под какую-то мелодию и аккомпанемент возобновившейся светской беседы, смущаясь, краснея, вперив взгляд в пол, но не решаясь ослушаться, я не выдержала и со словами: 'Чтоб вам на её месте оказаться, благородному ангерскому ублюдку!' плеснула ему в лицо вино.

Едва успела отскочить, увернувшись от запущенной в меня побагровевшим министром бутылки.

— Да как ты смеешь, подстилка безродная! На дыбе сдохнешь! — шипел сеньор Саварш, вытирая вино носовым платком.

Я попятилась и наткнулась на хозяина. Его пальцы больно впились в мои плечи.

Пощёчина обожгла щёку, такая сильная, что я даже вскрикнула.

— Не беспокойтесь, она своё получит, — холодным бесстрастным голосом заверил разгневанного норна хозяин и за шкирку выволок вон.

Остановился в холодной галерее с видом на сад и встряхнул за плечи:

— Ты совсем с ума сошла, кто за язык тянул?! Соображаешь, что делаешь?

Я молчала, плотно сжав губы и потирая скулу.

— Что, больно? Сама виновата. А теперь очень советую кричать громче, чтобы Саварш не потребовал публичного наказания. Потому что тогда, Лей, ты будешь выть от боли.

— Теперь наказание, да? И что же придумает хозяин, чтобы его знакомому было приятно?

— Это что ещё за тон? — прикрикнул на меня норн. — Сейчас договоришься, действительно получишь по всей строгости закона. Чудесная ситуация, Лей, просто прелестная! Вот что мне теперь делать? Ну, чего молчишь, изображай, что тебя до смерти избивают.

— А вы разве… нет? — я удивлённо взглянула на него.

— Нет, — резко отрезал он. — Отшлёпать — отшлёпаю, бить не буду. Не хочу. Ты лучше скажи, зачем ты это сделала? Я же говорил, что этот человек мне нужен, я несколько месяцев подходы к нему искал, столько сил угробил…Козёл, конечно, любое место в бордель превращать.

Вздохнув, он сдержал слово, отшлёпав, как ребёнка.

Лёжа на его колене и слушая его отповедь, старательно изображала крики боли. Хозяин ведь прав, за оскорбление норна мне достанется так, что дышать будет больно. А так он ведь даже не ремнём наказал, отвесил ладонью дюжину шлепков по мягкому месту.

— А теперь домой! А мне ещё извиняться перед этим треклятым Саваршем… Всё, ничего тебе больше не будет. И нечего на меня так смотреть — когда я тебя в последний раз бил? Уже два года пылинки сдуваю, — усмехнулся он. — На улице осторожнее, по тёмным переулкам не шатайся.

Но я пошла не домой, а сбежала к Тьёрну.

Уже вечер, значит, уже не в Университете, а дома. Если, конечно, куда-то не ушёл.

Мы столкнулись в начале улицы Белой розы, ещё пара минут — и разминулись бы.

Тьёрн удивился, да ещё в такое время, но тут же отменил свои планы на остаток вечера. Заметив синяк, скрипнул зубами. Наверняка, послал мысленное проклятие хозяину.