Песочные часы<br />(Повесть)

— Нету, так будет! Ведь только год назад посадили. Самое дешевое лекарство — свежий воздух. И мы все больше будем применять его. В старом, неприспособленном помещении мы совсем забыли, что он существует. Итак, заглянем в будущее. Вот корпус для хроников, этого печального наследия прошлого. Его отделяет лесной пояс. — Эгле вытер пот — солнце перелезло через зеленое сукно стола заседаний и добралось до листов с проектом, осветив их ярче и теплее, чем электрическая лампа. — Мы должны сделать все, чтобы изолировать больных с открытыми формами заболевания. Не будет бацилловыделителей, не будет новых больных. Образно говоря, сегодня не было бы туберкулеза, если бы наши предки пользовались плевательницами. В заключение хочется добавить: коммунизм и туберкулез — понятия несовместимые. — Затем, выдержав паузу, он дружески улыбнулся министру. — Вот, а посему выделяйте средства, нужно уже в этом году закладывать фундамент.

Он оставил указку и взял свою трость. И сразу вспомнил о том, что болен, что нельзя много говорить, и сел на место.

Министр встал.

— Весьма вероятно, что средства удастся изыскать. Перерыв, товарищи.

Когда Эгле скатывал листы проекта в рулон, к нему подошли знакомые.

— Ты тут размахнулся на двадцать лет вперед. Думаешь жить вечно?

— А кто мне запретит жить вечно?

Уже на улице Эгле вспомнил, что не вручил министру заявление. Снова тащиться на третий этаж не хотелось, и он решил отдать его в следующий раз.

Из министерства он поехал в туберкулезный институт. По пути сделал остановку на Вальню, зашел в кафе. «Странная вещь, — подумал Эгле в ожидании официантки. — Кофе вошло в моду фактически очень недавно, хотя готовить из него напиток абиссинцы научились еще в глубокой древности, где-то в пятнадцатом веке. Выходит, теперь и я оказался на поводу у моды? Впрочем, это далеко не худшее из ее проявлений». От крепкого кофе по телу разлилась приятная теплота, и вдруг неудержимо захотелось сидеть не на этом неуютном железном стуле, а в домашнем кресле. Эгле раздумал тащиться в туберкулезный институт. «Не резон, — рассуждал он. — Лабораторная работа по Ф-37 в общем закончена, фармакологический комитет разрешил применять его, и поеду-ка я домой. Возможно, лишние два часа отдыха подарят мне целый день жизни».

Да, два с лишним года ушло на разработку препарата Ф-37. И, собственно говоря, чего ради он пять лет тому назад связал себя работой в этом институте? Ведь ивы на берегах Дзелве куда красивее фонарей на набережной Даугавы. В начале своей практики он лечил туберкулез обычными методами, впоследствии освоил хирургию легких, потому что тогда не было действенных медикаментов и зачастую помощь могли оказать только скальпель и кусачки для перекусывания ребер. Теперь ему ни за что бы не простоять два часа у операционного стола, обливаясь потом, как землекоп. Опыт хирурга принес ему кандидатскую степень и должность научного сотрудника в институте. А потом химия дала новые средства. Но уже через три, четыре года выяснилось, что часть микробов приспособилась к этим веществам. У микробов нет мозгов, а вот на тебе! — снова перехитрили человека. С этим мириться никак нельзя, иначе для чего же человек наделен умом! За четыре года рижские химики создали один за другим ряд сходных с прежними, но тем не менее новых препаратов.

Одно из соединений оказалось удачным. За эти годы оно было испытано, и выявилось его важное преимущество перед другими: его не задерживает жесткая рубцовая ткань, образующаяся в легких вокруг старых очагов туберкулеза. Эгле предложил в пробную серию препарата ввести радиоактивные атомы, с тем чтобы установить, где именно в организме задерживается новое лекарственное вещество. Испытания на животных прошли успешно. Но настал час опробовать его действие на человеке, доказать его безвредность для организма, и кто-то должен употребить его первым. Порядок этот не нов, существует и по сей день. В течение месяца Эгле ежедневно глотал желтые таблетки. Позднее к пробе подключились еще двое студентов. Теперь шла последняя серия испытаний — надлежало определить действие препарата на витаминное хозяйство организма. Эгле поручено отобрать в «Ароне» группу больных и на них провести курс лечения. В «Ароне» есть несколько человек, которым старые лекарства больше не помогают. Один из них Калейс. У него двое детей…

Эгле допил кофе. Он все-таки поедет в институт. Надо взять Ф-37. Хотя бы для тех больных, кто войдет в первую группу. Если Ф-37 им поможет, то грех медлить с этим делом.

В лабораторию он шел через виварий. Рядами тянулись клетки с животными. Как на звероферме. Зверье полезно человеку не только своим мехом. Здесь животные служили для ученых живой моделью человека. Их заражали человечьими болезнями, их лечили человечьими лекарствами, они гибли от человечьего туберкулеза.

Пестрые морские свинки как ни в чем не бывало уплетали морковку и брюкву.

Лаборант вынул из клетки зверька с безжизненно торчащими лапками. В клетке осталась едва початая рыжая брюквина.

— Умерла, — сказал Эгле.