Песочные часы<br />(Повесть)

Эгле оставил свой «москвич» на стоянке неподалеку от кафе. По пути туда они задержались у старинного серо-зеленого дома с мансардой. Из ската закопченной черепичной крыши глядели на Задвинье древние оконца на шесть стекол. Эгле с Мурашкой, не сговариваясь, задрали головы кверху.

— С тридцать третьего по тридцать пятый, — сказал Мурашка.

— Первое жалованье врача ушло на долги квартирному хозяину.

Окно отворилось, в нем показался юноша в синей рубахе и с небольшой бородкой. Он рассеянно смотрел куда-то поверх крыш, и можно было подумать, что он встал из-за стола, заваленного учебниками, чтобы расправить затекшую спину.

— В молодости нередко случается жить на чердаке, — задумчиво сказал Мурашка.

— Все правильно. У молодых сердце здоровое, легче подыматься. Я бы каждые десять лет переселял людей на этаж ниже.

— Тогда тебе до мостовой осталось еще двадцать лет, — засмеялся Мурашка. — Ладно, пошли.

Впереди трое мужчин перекидывали в подвальное окно большую кучу каменного угля с тротуара.

— Ты лечил в этом доме дочку дворника, помнишь?.. На последнем курсе…

— Я показывал ей песочные часы, считал пульс и лечил надеждой. В санаторий она не поехала, не на что было, а Красный Крест не мог всех лечить бесплатно.

Они свернули за угол. На другой стороне улицы аляповатая вывеска «Тир» приглашала желающих пострелять.

— Может, зайдем, проверим глаз, как бывало, а? — предложил Мурашка.

Эгле не стал возражать.

…Он в задумчивости стоял у стойки тира и словно впервые в жизни разглядывал всех этих жестяных зайчиков, чертиков, зацепившихся хвостами за трапеции мартышек, черных тетеревов, с которых давным-давно облезла краска.

— Ты помнишь, тогда еще стреляли на призы, и тебя просили не стрелять, ведь тебе доставалось все шампанское, — напомнил Мурашка.

— Рука и глаз врача! — Эгле горделиво вложил большой палец в карман жилета.

Трое мальчишек заняли все три ружья. Эгле подмигнул другу, затем строго произнес:

— Санитарный контроль! У кого тут грязные руки? А ну-ка, показать!

Ребятишки вмиг забыли, что они не в классе, что человек в шляпе вовсе не их учитель, и тотчас же положили ружья на стойку и предъявили ладони.

Мурашка собрал ружья.

— У вас еще вся жизнь впереди. Обождите малость.

Эгле прицелился. Ствол ружья заметно подрагивал.

— В черта, — сказал Эгле и нажал спусковой крючок.

Стоявший под чертиком пузырек с чернилами опрокинулся.

— Рикошет.

Эгле чувствовал, что от напряжения и досады у него вспотела шея и к ней прилип воротничок.

— Больше никогда не буду стрелять. Нет уже тех ружей, что были тогда.

Мурашка повернулся спиной к жестяному зверью, положил ружье на плечо прикладом вперед и стал целиться через зеркало.

— Промажешь так же, как я, — оживился Эгле. — Спорим… на бутылку шампанского.

— Тогда-то уж я наверняка попаду, — дружелюбно согласился Мурашка. Он стрелял и сам же комментировал: — Зайцу капут! Обезьяне по хвосту! Последнего черта ухлопал!

Эгле купил шампанское, и у Домского собора они сели в машину.

По дороге в санаторий Эгле остановился около мостика через Дзелве.

— Здесь тоже кое-что есть от нашей молодости, — напомнил Эгле.

— Молодежь часто стоит на мостах, — согласился Мурашка.

Дзелве в этом месте больше походила на маленькое озерко. Дальше она продолжала свой путь узкой речушкой, хоронилась в густом ольшанике. Под мостом вода была глубока и спокойна. Течение почти не чувствовалось. Розовеющие к вечеру облака и лица двух мужчин отражались четко, как в зеркале.

— Когда-то мы тут нагишом кувыркались через голову, — вспоминал Мурашка.

— В молодости мне приходилось убивать время на глупости самому. Теперь у меня есть сын, — заметил Эгле.

— А потом глупости будет делать твой внук.

— А за ним правнук. Поехали.

Они бродили по территории будущего строительства. Эгле с увлечением рассказывал о новом здании и солярии, а Мурашка фотографировал живописные уголки парка, чтобы на досуге подумать, чем их украсить.

Начало смеркаться и потянуло прохладой. Эгле и Мурашка направились к дому. Мурашка шел впереди, размахивая бутылкой, как дубиной.

На веранде их встретила Кристина. Янелиса дома не было. Друзья расположились в кабинете. Вскоре вошла Кристина и, ни слова не говоря, поставила на столик поднос с бокалами и тарелку клубники.

Они не зажигали света. Блеклый закат проникал сквозь ветви яблонь, вязь дикого винограда перед окном и золотил часть стола. Легкие сумерки уже обволокли глубокие кресла и книжные полки черным тюлем.

После первого глотка вина Эгле достал свои пузырьки с лекарствами и бросил в рот несколько таблеток.

— Это еще зачем? — спросил Мурашка.

— Чтобы дольше жить.

— А это? — Мурашка поднял брови.

— Одно другому не мешает. Выпьем!

Мурашка закурил. Эгле тоже протянул было руку за сигаретой, но спохватился и отдернул ее.

— У тебя есть характер. Хоть и не бог весть какой, но характер, — усмехнулся Мурашка.

— Нету. Вот если б я никогда не курил вообще, тогда можно бы говорить о характере.

Эгле достал платок и приложил его к губам. На платке осталось темное пятно. В сумерках было не понять, красное ли оно. Оно было темное.