Песочные замки

— Иногда бывает. Зимой, когда шторм, с моря доносятся всякие таинственные звуки. Да что там! Я привыкла!

— Однако, сударыня, мне до сих пор непонятно, что держит вас здесь!

— А вам это интересно?

— Таково уж мое ремесло.

— Ах вот как!.. Вы… журналист?..

— Я писатель.

— Извините, пожалуйста. Вы, вероятно, знамениты. Я давно бросила читать книги. Когда Наполеон III правил нашей дорогой Францией, я жила в Париже, бывала при дворе. Состояла в дружеских отношениях с Рикором, личным доктором императора, с вашими коллегами Октавом Фейе[24] и Проспером Мериме, с Жюлем Симоном[25], с Тьером… Я предвидела, предчувствовала катастрофу… Однажды я попыталась открыть глаза императору… Меня не пожелали слушать.

— Вы были республиканкой?

— Не знаю. Мне просто было жутко. И тогда я это написала.

— И вас арестовали.

— Но я не успокоилась. Мне виделся Седан…[26]

Мопассан остановился и с изумлением поглядел на кроткую увядшую женщину, шедшую рядом с ним.

— Что с вами, сударь? — спросила она. — Вы побледнели…

— Я участвовал в войне с Пруссией… Мне тогда только-только исполнилось двадцать лет… Простите меня, мадам…

— Вы выглядите моложе своих лет.

— Я родился в пятидесятом. Так что во время битвы при Седане мне было ровно двадцать…

— Боже мой, сударь, как все это странно! Значит, это ради вас я писала, ради вас и ваших друзей!

Повергнутый в замешательство речами своей загадочной спутницы, Мопассан глядел, как она машинально подбрасывает носком камешки на дороге.

— Наполеон III не был таким уж дурным человеком, — продолжала она. — Все его недостатки были результатом болезни. У него один мелкий камешек всегда увлекал за собой целый обвал.

При намеке на болезнь императора она засмеялась тихим, тревожным смехом и продолжала:

— Меня приговорили к пожизненной ссылке. Зная, какую любовь я питаю к своей родине, он дозволил мне остаться на французской земле при условии, что я никогда не покину остров… и никогда никому не открою своего имени…

— Но он умер пятнадцать лет назад, сударыня, и у нас давно Республика!

— Уж это-то я знаю!

— Вы политическая ссыльная! Ваш друг господин Тьер устроил бы вам торжественную встречу, вернись вы в Париж!

— Я знаю, сударь. Но я поклялась!

— Врагу!

— Я должна сдержать клятву.

Она покачала прелестной седой головкой, словно упрямая состарившаяся девочка.

— Вы знаете острова Лерен? Остров Сент-Маргерит?

— Я как раз туда направляюсь.

— Так вот, я младшая сестра Железной Маски, вот и все.

Она искоса и не без лукавства взглянула на красавца собеседника, чьи усы вздрагивали от запахов розмарина, смолы и водорослей, и добавила:

— Вы хороший писатель, господин де Мопассан.

— О, сударыня, вы меня разыгрывали! Вы знали!

— Да, знала! Простите мне эту шутку. Так редко представляется возможность пошутить! Позвольте спросить вас… Меня очень интересует…

— Да?

— По-прежнему ли ваш «Милый друг» пользуется таким огромным успехом?..

— Признаться, да, сударыня… Уже три года…

В салоне «Милого друга II» Мопассан, потягивая маленькими глотками чай, заканчивал свой рассказ:

— Мы подошли к морю. С утеса был виден порт и наша яхта. «Прощайте, сударь. Спасибо за приятную прогулку, и счастливого плавания «Милому другу»…» Вот вам, друзья, и крестная, которой нам так не хватало! Я же сказал, что подобные вещи случаются только со мной!

Мопассан так и не написал эту новеллу. Ее записал Франсуа Тассар, слуга, страдавший морской болезнью. А жаль, ибо этот невероятный сюжет, столь удачно связанный с морем, как нельзя лучше подходил Мопассану тех лет, последних лет.

Назавтра, в девять часов утра, «Милый друг» покидал Поркероль. Был штиль. Полное безветрие. Паруса полоскали. Наконец погода смилостивилась, и их наполнил слабый ветерок.

А на берегу, на фоне густой зелени, еще долго виднелась неподвижная белая фигурка.

Дар песков

Пьеру Деаэ

В начале сентября 1955 года я ехал из Испании окольной дорогой. Так бывало каждый год: казалось, какой-то могучий трос тянет мою машину назад и вынуждает меня пробираться кружным путем вдоль множества диких, почти безлюдных прудов. Тогда еще не было и в помине ни Гранд-Мотт, ни автострады Солнца, и от Кадакеса приходилось ехать по тем первозданным местам, которые прославил в своей книге «Золотой пруд» мой друг Гастон Бессет. Мне нравилась эта бахрома лагуны, протянувшейся от скал Раку к древнему Провансу с его прославленными Арлем, Эксом, Авиньоном, хотя я предпочитал длинный, навевающий истому пляж, распростершийся, словно разомлевшая нимфа, от мыса Агд, где покоится ее голова, до порта Сет, омывающего ее ноги.