Песочные замки

Мне вспоминается трогательное высказывание поэта Милоша[4]: «В этом мире интересны только дети, птицы и святые». Я цитирую по памяти и, возможно, неточно, но верно по сути. Птиц в этой книге вы почти не найдете. Зато найдете детей. И, быть может, святых?

Светлые глаза

Минул вот уже десяток лет, а я все еще прекрасно помню этого человека. Пожалуй, я никогда его не забуду. Просто не смогу его забыть. А ведь что, собственно, между нами произошло? Что-то тайное удалось перехватить, какое-то волнение заметить, угадать драму, вот и все. Просто повстречался мне человек. Но какой человек…

Прежде всего глаза у него были слишком светлыми. С тех пор как подростком я увидел бесцветные глаза шефа полиции в «Трехгрошовой опере», мерцающие, пугающие, странные, я сторонюсь водянистых глаз. За ними кроются малоприятные тайны.

Малоприятные. Чреватые вопросами. Ставящие под сомнение социальную стабильность и все, казалось бы, так прочно нами усвоенные представления о приличиях, о табу. Именно это и смущало в незнакомце, закрепляло его в памяти по законам некоего малоисследованного процесса обработки фотографий. Было просто не по себе от этого прозрачного стекла его зрачков, от этого добела отмытого фарфора белков.

Я так и вижу его. Остается теперь, чтобы и вы его увидели. Это гораздо труднее: слова ускользают, хотя в том, чтобы находить нужные слова, и состоит мое ремесло. А все потому, что я мгновенно понял в тот единственный раз, когда видел этого человека: он по ту сторону всяких слов, по ту сторону волшебного фонаря для нас, больших детей, по ту сторону рассказа, в который мне так трудно его заманить.

Попробуем, однако, сыграть в эту игру.

Ему наверняка перевалило за пятьдесят. Плотный, загорелый, большой, с тяжелыми кулаками в карманах куртки-канадки, сутуловатый, но не от немощи, а, наоборот, от избытка силы, он смотрел, как крутится под жалобные дребезжащие звуки маленькая старомодная карусель с облезлыми лебедями, зайцами, похожими на тех, что рисовал Бенжамен Рабье[5], с подновленными пожарными машинами, жалкая маленькая карусель, в заезженном круге которой возвышалась белая деревянная лошадь с красным седлом, настоящий рыцарский конь, оказавшийся здесь, безусловно, случайно.

Где это было? Это вспомнить много легче. Я возвращался к себе домой на велосипеде из Парижа в Шель через Порт-де-Пантен. Там, где теперь современный мост и ярко освещенная автострада с новым великолепным покрытием, вырисовывался тогда пейзаж, в котором было одновременно что-то от полотен Утрилло и от металлических конструкций, бывших в моде в 80-х годах прошлого века. Усовершенствование дороги оставило от этого ландшафта лишь несколько прежних названий. Короче говоря, это было на перекрестке старой страсбургской дороги и перпендикулярно отходящей от нее дороги на Сен-Дени возле Пон-де-ля-Фоли.

Поодаль, на широкой обочине, где трава была вся в проплешинах от колес велосипедов, человек со слишком светлыми глазами стоял и смотрел, как крутятся на карусели мальчишки и девчонки, маленькие бедняки из предместий между Роменвилем с его лысыми холмами и Плэном, где алчным вампиром рыскал некогда знаменитый убийца Тропманн.

Конечно, карусели — примитивные игрушки, но сколько воспоминаний связано с ними… На этой карусели за минувшие полвека покаталось, должно быть, немало Больших Мольнов[6] из старых предместий. Карусель прибыла из департамента Сена-и-Марна. Выцветшими золотыми буквами на ней был написан адрес: Барбанегр. Экут-с’иль-пле.

Напоминала ли человеку со слишком бледными глазами эта карусель так же много, как и мне? Думаю, да. Без устали глядел он на ее нескончаемый бег на месте и наверняка вспоминал о чудесах своего детства.

И вдруг началось действие, немой фильм, словно показывали старую, в царапинах киноленту.

Хорошо одетая женщина, тревожась за свое гарцующее чадо, толкнула человека со светлыми глазами. Он не обратил на это внимания. Тогда другая, одетая бедно, тоже толкнула его. Он опять ничего не заметил. Первая ограничилась тем, что косо на него посмотрела. Вторая проворчала:

— Не можешь оторваться, урод. На мальчишек тебе глазеть мешают!

Человек в куртке остановил свой холодный взгляд на той, что была беднее, и она прикусила язык. Отодвинулась, злобно показав желтые зубы.

Человек опять смотрел на карусель, а я смотрел на него.

Нет, он был не очень хорошей рекламой для аттракциона, устроенного здесь, между перестраивающимися дешевыми домами и невзрачным шоссе, по которому мчались автомобили, уносясь подальше от этой бедной воскресной окраины.