Песок

Вильгельм выше и коренастей. На стороне ПИФа длинные руки и стремительность. Он и ударил первым. Удалось влепить по щекастой физиономии и замахнуться для второго удара, когда Хранитель ухватил за горло железной хваткой (жители Калифорнии испытали немотивированный страх, паническая атака продолжалась долгие тридцать секунд).

— Проверено — ненависть вызывает мелкофокусные землетрясения, — спокойно басил Вильгельм (словно ПИФ и не дергался у него в руках). — Разве вы не чувствуете, в Аквиле начались новые толчки.

— От ваших фокусов скоро не только землетрясения начнутся, — захрипел ПИФ. — Каждый второй заснет и не захочет просыпаться.

— Баран! Последний раз, когда мне силой пришлось усмирять такого же идиота, загорелся Гинденбург.

— Сам баран! Пытаясь уберечь достигнутое, теряешь все. Необходимо…

Хранитель сильнее сдавил горло (Европа покрылась зонами аномальных температур). Теперь ПИФ не мог отвечать.

— С ним все в порядке, — гарантировал Вильгельм потемневшей от ярости Ляпе, хозяйским жестом развернул ПИФа, стянул его руки взявшейся из ниоткуда веревкой (количество снежинок неправильных форм стало гораздо больше, чем пластинок и пространственных дендритов), затолкал в рот ПИФа внушительный ком марли (выросло содержание глицина в клетках узконосых обезьян).

Теперь осталось дотолкать бунтаря до подвала в доме Хранителя, и революция закончится. Но флегматичное выражение покинуло лицо Вильгельма. Внезапно оно приобрело гримасу ужаса. Выпученный взгляд остекленел. Мысли заплелись в неразборчивый ураган. Он отпустил ПИФа.

Самые чуткие уже узнали — на Земле грянула небывалая всеобщая катастрофа. Долгие сто лет Вильгельм предотвращал нечто подобное. Все его труды пошли прахом. Чувства Хранителя стали тяжелыми, неподъемными для тех, кто хотел их осилить.

Он водил взглядом по лицам присутствующим. Ушлепки оцепенели — каждый ощутил свою вину за происходящее на Земле.

— Поняли, до какого кошмара вы довели ситуацию? — пророкотал гуру.

И тут на голову ему свалился огромный арбуз. Сочный звук, всплеск нектара, красные рваные дольки, весело соскальзывающие с головы — тело Хранителя шпалой рухнуло вслед за расколовшимся фруктом. Это происшествие не вписывалось в общее смятение, не воспринималось как всамомделишное — театр абсурда в театре абсурда.

Пух бросился развязывать ПИФа. Тот вытолкнул кляп изо рта:

— Неизящное, но эффективное решение. Астраханский арбуз. А то вы только финиками балуетесь, — он удовлетворенно оглядел наконец — то изумленные, виноватые лица, сверхизумленное лицо Ляпы, восхищенно моргавшую по сторонам, и повторил вопрос, который пробовал задать несколько часов назад.

— Пух, Ляпа вы со мной? — ПИФу не хотелось уходить одному в здешние бескрайние и безжизненные просторы. Пух и Ляпа не ответили.

«Скажи ей, — мысленно посоветовал Пух. — Она пойдет с тобой. Ей как и тебе любопытно найти заповедные края Омеги».

«Тебе нет?»

«Уже нет».

— Ляпа, пойдешь со мной?

Ляпа покачала головой. «Увы, Пуха я встретила первым».

— Может, кто-нибудь еще? — ПИФ оглядел присутствующих. Их очнувшиеся, разгоряченные лица не сулили Земле ничего хорошего. Ли мяукал у неподвижного тела хозяина.

Пух ответил за всех:

— Мы разберемся. Сваливай, пока Мужик не очнулся. Следующий раз ты вряд ли угомонишь его арбузом, — Пух еще не знал — следующий раз придется стрелять из автоматического оружия. — У тебя не более получаса, чтобы уйти подальше.

Хотели бы Вы управлять ВСЕМ? Не слишком ли большая ответственность?

Всё это время Пух держался из последних сил. Он отвык от разнообразия лиц человеческих. Теперь оно стало болезненным. Он хотел видеть только Ляпу. Ляпа, Ляпа и ничего кроме.

Любовь, слабенькая как ростки сирени за полярным кругом, как голоса коммунистов в Европарламенте.

«Я, она, Омега. Никого больше — остальные просто гул. из-за них теряется ощущение друг друга», — круг замкнулся, Пух больше ни в чем не нуждался.

С момента прибытия он ждал чего — то фантастического, неизведанного. Он понимал — Омега не может быть просто загородным парком с аттракционом погружения в поток человеческих судеб. Здесь предстоит делать необыкновенные открытия.

«Вильгельм просто скрывает, — осторожно думал Пух, отойдя к границе поля. Ляпу, доказывающую что-то Луиджи, он все еще удерживала на выпаде взгляда. — Каждый в общине смог бы понять, если бы их не втянули в чехарду по чужим сознаниям. Все эти ужасы на Земле можно остановить».

Ему показалось, чья — то сильная воля неуклонно ведет его, заставляет действовать, незаметно уйти с этого поля.

«Тебе пора отдохнуть, Пух»

Этой воле легко управлять, потому как Пух хорош изучена — он уже давно на Омеге. Ему легко передать то, во что никак не вникнут другие гости.