Песок

Потом ты знаешь, что было в Румынии. Восстание. Кровь. Все сразу сдались, кроме гвардии. И тех людей, которые служили в ведомстве отца. Им было что терять – верно, верно! Они боялись, и страх делал их безумными. Они стреляли в толпу. Отец во всем этом не участвовал. Он стоял на балконе своего кабинета посреди города, и мама стояла рядом с ним, она сама приехала в ту ночь в город, чтобы быть рядом с ним. Ее пропустили в страшно охранявшееся ведомство, куда муха не могла пролететь, без единого слова, без всякого пропуска. И они стояли на балконе, а вокруг летели трассирующие пули, и шел дождь. Они стояли так, пока кто-то из толпы не дал по балкону пулеметную очередь. Я все это видела. Видела своими глазами – спустя десять лет, на очень плохого качества видеокассете. Я видела их смерть. На пленке не видно лиц, лишь как будто белые тени, которые медленно оседают на фоне освещенной стены, падают, превращаясь в светлые снежные сугробы, в ничто. И, знаешь, мне очень жаль, что я рассказываю тебе эту историю, но если я… Не знаю. Прости. Это какая-то ерунда, я тогда была в Киеве, ела мороженое на Крещатике, спала в отдельной спальне, и вдруг все вокруг меня стали переглядываться, а потом сказали, что папа с мамой просили передать, что я должна немного поучиться в русской школе, чтобы выучить русский язык, и… Ну, словом, в конце концов они мне сказали правду. Я заставила. Я почувствовала, что что-то случилось. И не так плохо я знала их, а теперь давно уже свой, язык, даже тогда. А телевизор там работал все время. Хотя меня старались выгонять из комнаты. Но я все видела в магазине, где продавались телевизоры – там шла программа новостей, и показывали море. Не то море, куда мы должны были поехать – а ночное море людей, толпу посреди Бухареста. Страшную толпу. И вдруг меня словно что-то кольнуло в сердце – я поняла, что больше ничего нет. Нет моего отца, моей матери, моей родины. Ничего. Как стрела, спущенная с тетивы, понимает, наверное, что нет больше ни лука, ни рук, которые так нежно ее держали, ни дерева, на котором выросло ее древко, а только этот вой, свист, улюлюкающий воздух. Это был мой день рождения, мне как раз исполнилось 12 лет. С тех пор я ненавижу свои дни рождения.

Вот такая, понимаешь ли, веселая история. Я отлично закончила вашу школу в Киеве. Я выучила ваш язык и почти забыла свой. Меня не было. Не было, даже фамилию я поменяла, меня удочерили эти люди. Вы можете сколько угодно поливать их грязью, называть партийной номенклатурой, преступниками, бандитами. Но они спасли меня, а ведь совершенно не обязаны были это делать! У них самих выдались вскоре не лучшие времена. Но вы никогда не поймете, что это были несбывшиеся аристократы в первом поколении – такие же, как мой отец и моя мать. Но что все это теперь значит? Все забудут, что вообще означает это слово. Слова умирают, и это одна из причин, почему я тут.