Магниты, их одноименные полюса – максимальное выражение ласки. Движения, когда пытаешься их сблизить, округлы и плавны, и это плавность отталкивания. В любви мы всегда преодолеваем отчуждение? Да, но дело не только в этом: блаженный переход из одного в другое, соединение двух одноименностей, невозможное в мире мертвой природы. Так мы преодолеваем смерть. Когда мы даем одноименностям силу оттолкнуться – мы даем силу смерти. Это происходит куда чаще, чем мы думаем. И здесь, у мертвого озера, нами правит этот закон – закон одноименности. Вот почему…
Пытаюсь понять. Я пытаюсь понять. Почему этот воздух так неподвижен, почему эту любовь никак не назвать любовью, никак не назвать по имени. Нам словно что-то мешает, гигантский кулак немоты, в котором зажаты наши слова. А если проще – все слишком лично. ВСЕ! Эти пейзажи, эти улицы, эти люди, эти тени людей живут для наших глаз разной жизнью. Вот перед ней уже стоит мартини, а кто его принес? Покинувшая мое воображение тень? Родившийся в ее воображении призрак? Мой фантом, подхваченный ее взглядом?
– Почему…
Она встает из-за стола и идет к озеру. Ступает на песок. Шр-шр! Камушки под босыми ногами.
– Смотри, какая я.
Она ложится на песок, на небольшой холмик из песка, и он тотчас приходит в движение, поднимается со своей ношей на спине. Огромный черный бык, почти мифологический… Европа! Похищение Европы, дубль тысяча пятый! Бык бросается в воду, и я вижу, как вздрагивают ее плечи, как руки нежно оплетают шею летящего быка. Кажется, время замерло, исполинский силуэт висит в воздухе, притягивая ночную темноту, и как тысяча огней на его шкуре – ее тело, вздрагивающее от наслаждения.
– Теперь ты тоже видел…
Она не может говорить, я сжимаю ее в объятиях на холодном песке. Какие мы идиоты, Господи!
И ПРАВДА, ИДИОТЫ
– Это область, в которой мы звери.
– Но быть зверем – прекрасно!
– Я тоже иногда так думаю. Но быть зверем значит быть им целиком, во всем. А мы лишь наполовинку. Половинка – испорченное целое.
– Но здесь мы можем превратиться целиком! Ты пробовала когда-нибудь?
– Да! Тысячу раз пробовала! Ничего не выйдет, ничего (она перекрикивает бог весть откуда налетевший ветер), не получится!
– Но ты их можешь создавать, и я могу!
– Да, можем! Но только снаружи. Зверь на воле! Зверь всегда на воле! Там, где нет тебя!
– А расстаться со зверем?
– Он ходит рядом. Он все равно будет рядом.
Ветер так же внезапно стихает. Снова полная луна. От набережной к нам направляется черный силуэт. Это Эзри. Конечно, это он.
ЭЗРИ НЕКСТАТИ
– Мы недоговорили. Можно, конечно, в другой раз, тем более вам неплохо и вдвоем. Но вы сами понимаете: если одно движение началось, направлять его обратно слишком по-человечески.
– Эзри, ты все знаешь, – говорит вдруг она почти плачущим голосом. – Эзри! Зачем все это?
– Я не знаю. – отвечает Эзри.
– Но это же ты все придумал, ты!
– Я ничего не придумывал, – отвечает он. – Все шло своим чередом. Здесь должны были появиться ты и он. Вы появились. Вот и все.
– Да, да! Конечно! А потом ты бродил по кущам и кричал: «Адам, где ты?», а мы укрывались фиговыми листочками…
– Не надо так. – говорит Эзри. – Не надо. Здесь во всем можно найти… Аналогию. Смешно. Я бы с удовольствием стал для вас змеем-искусителем. Но не умею искушать. Стар для такого дела. Ну, улыбнись, пожалуйста, все не так плохо! Мы просто сошли с ума, только и делов. Тепловой удар, сударыня, от такого умер Андрей Белый – а ведь даже его псевдоним отражал солнце…
– Нет тут никакого солнца. И никаких историй. Это все с той стороны, ты же знаешь!
– А ты знаешь, по какую сторону мы? – неожиданно сухо спрашивает Эзри.
– Кажется, знаю. Мы внутри себя, да? Как непроявленные младенцы, как девочка в утробе матери, которая и есть эта самая девочка…
– Ты всегда говоришь ловчее меня, – усмехается Эзри. – Но зато я молчу куда более ловко. И сейчас я промолчу.
Тут в разговор невольно вступаю я:
– Но если мы внутри себя, если все это лишь наше воображение, тогда как мы можем говорить друг с другом? Неужели пересекаются наши воображаемые миры? Они ведь не могут пересекаться, они герметичны! А я чувствую, что не мог вас придумать…
Эзри смотрит на меня, не скрывая иронии.
– Помните вчерашний разговор? Как я вас напугал? А почему бы ей не напугать вас еще раз – уже в мою сторону? Почему бы мне не быть полновесным плодом вашего воображения? Или это невозможно лишь по той причине, что окончательно собьет вас с толку, вы лишитесь всяких ориентиров, земля, понимаете ли, из-под ног уйдет, и все такое? Да? Извините, маловато мне чести. Я ведь не ориентир, не столб указательный. Или если бы меня не было – меня следовало бы придумать?
Они оба смеются. Я чувствую себя круглым идиотом, разве что без яблока в руках.
– Наверное, мне пора… Подумаем – встретимся.
ЧТО ЗА ЕРУНДА?
Выхожу на улицу, оборачиваюсь, и вдруг замечаю на стене дома, из которого вышел, надпись. Корявую, типа детского граффити, из баллончика. Буквы не то черные, не то темно-красные.