Песок

Все дело было в проклятых ценах на воду. Стоимость литра за год выросла почти вдвое, что означало почти удвоившуюся цену на пиво. А балконные дамы все так же нуждались в душе. Не столько для того, чтобы их могли вытерпеть клиенты, которые вряд ли стали бы обнюхивать товар на фоне собственной вони, но чтобы дамы могли вытерпеть хотя бы самих себя. Роза откладывала до последнего. Придется снова поднять цену за пинту пива и плату за комнаты. Без ворчания и жалоб точно не обойдется, когда она об этом объявит: люди вели себя так, будто она вымогала у них деньги ради собственного удовольствия. Если честно — еще один такой месяц, и она готова будет закрыть заведение.

Временным утешением служили доносившийся из-за двери шум и голоса тративших деньги людей. Новость об обнаружении Данвара подняла настроение дайверам. Заинтересовались, похоже, даже боссы. Они уже спорили из-за прав собственности на полезные ископаемые, пререкаясь и проливая пиво на древние карты. Роза уже не раз видела подобное. Сперва лихорадочная трата всей добычи, которую удалось заполучить, а потом наступают плохие времена, когда те же самые азартные игроки начинают просить ссуды и подачки. Мужчины едва успевали перевести дух между двумя этими крайностями. Чем-то это походило на возвращение домой пьяницы, который натыкался на каждую встречную дюну, тратя тысячу шагов на то, что требовало всего десяти.

Но Роза знала, что и медленный подъем может привести к крутому падению. Она вышла замуж за человека, осуждавшего подобные приступы лихорадочной алчности. Ее муж сделал себе состояние постепенно, поднявшись, будто по пологому склону дюны, к вершине большой стены, и столь же аккуратно сошел с нее. Все, что он мог бы ей оставить, отобрали подлые воры, сами присвоившие себе титул и считавшие, будто ванна и чистая одежда делают их прирожденными принцами. У нее не осталось ничего, кроме «Медовой норы», которую ее муж выиграл в кости.

Когда ее вышвырнули на улицу вместе с детьми, это было всего лишь местом, где можно переночевать. Но потом оно стало ее бизнесом, единственным источником дохода. Она заботилась о девушках и обслуживала бар, выращивала овощи на крыше, прилагала все усилия, чтобы бесперебойно поступала вода. Но с каждой неделей петля на ее шее затягивалась все туже. Она искала покупателя, но кто купит заведение, которое едва сводит концы с концами? Она не сомневалась, что все остальные получают достойную плату. Пьяницы, заходившие по утрам пропустить пинту пива, зарабатывали больше, чем она. У Розы ничего не оставалось после оплаты школы для детей, после покупки дайверского снаряжения, которое требовалось Палмеру и Вик. Ей ничего не оставалось, кроме как помочь им начать собственную жизнь, помочь открыть дело, арендовать ларек на рынке, что угодно. Расходы только росли. Груды денег превращались в груды обид. Обид, от которых она лишь сильнее ненавидела мужа за то, что он сбежал в ночи, оставив ее перед выбором между палаткой и борделем.

Долгое время она обслуживала мужчин только в баре, удовлетворяя лишь эту их жажду. Но были также и долгие часы размышлений о том, что денег вечно не хватает, а шуточные предложения становились все чаще и развязнее. И смех всегда сопровождался звоном монет.

— Эй, Роза, даю сотню. Только что словил крупный куш в Лоу-Пэбе.

— Эй, Роза…

— Эй, Роза…

— Эй, Роза…

В конце концов она согласилась за сто двадцать. Такова была цена. Этого хватило, чтобы прорвать в ней некую мембрану, некий барьер, который она поклялась не пересекать, но который с каждым месяцем нужды становился все тоньше. И в результате истончал настолько, что нужные слова сумели его пробить.

Предложение исходило от клиента, которого она хорошо знала и даже могла бы завести с ним роман — если бы они сидели по одну сторону стойки или вообще в каком-нибудь другом баре, в другом месте и в другое время. Она могла бы переспать с ним бесплатно, как подобает приличной женщине, но вместо этого позволила ему заплатить. И все оказалось не так уж плохо. Он был заботлив, спрашивал, приятно ли ей, сам сделал все, что требовалось, не бил ее, не шлепал и не спрашивал, нельзя ли ее слегка придушить, а потом даже обтер ее собственной рубашкой. Она согласилась бы и даром, даже едва ему об этом не сказала, когда он оставил на ее комоде груду монет — хрупкую и неустойчивую, будто высокие пескоскребы на востоке.

Потом он вернулся в бар, а Роза продолжала сидеть, уставившись на деньги на комоде, оставшемся ей от мужа. За дверь она вышла уже другой женщиной. Она поняла, что сумеет выжить. Но уже как другая личность, занятая исключительно выживанием, у которой останутся лишь воспоминания о себе бывшей, слабое эхо в глубинах черепа, слабый голос той, кем она была когда-то.